Голомяное пламя - [5]

А помнишь, как однажды он взял медведя и привез разделывать домой? Ты поразился тогда когтям зверя. Они были словно черные толстые спицы – длинные и острые. Дед еще смеялся, положил медвежью лапу себе на макушку, и когти доставали до подбородка.

– Смотри, – говорил, – Федя, силища какая.

Говорил с уважением и даже каким-то восхищением:

– Если захочет да разозлится, не убежишь от него, не скроешься. Ни на лошади не ускачешь. Можно иногда на дереве спастись, Михаил когда большой, ему лень становится по деревьям лазать, тяжело. Но и то может любое дерево повалить. Корни подроет да повалит. Это сильно его обидеть нужно, зимой из берлоги поднять или ранить. Еще ранней весной он злой бывает, когда голодный сильно. Или медведица медвежат своих защищать будет. А так он мирный. Ходит, пасется. Ягоды собирает, корешки разные. Человека почует, так постарается уйти незаметно. Ни сучок под лапой не треснет. Только взгляд его иногда можешь в лесу почуять. Холод по спине побежит – значит, смотрит на тебя откуда-нибудь с горы. Ты поэтому в лесу ходишь – шуми да пой погромче, чтобы ушел, не прощаясь. Иногда, когда внезапно на него выйдешь неслышно, он сам испугаться может и броситься со страха. А так Бог медведя человеку покорил. Опасается он нас.

Всё это дед твой говорил, снимая черную тяжелую шкуру. А ты опять поразился, насколько медведь без шкуры стал похож на голого человека. Ноги, руки, плечи. И только косматая голова с огромными оскаленными клыками источала нечеловечью ленную силу.

– Недаром у финнов шестнадцать имен для медведя есть. Всё для того, чтобы настоящее имя его не произносить, уж больно оно страшное. Да и приманить, позвать его можно, если произнесешь вслух. Поэтому Тапио – лесной дух – самое подходящее. И бояться его не нужно. Это огромное счастье, если в лесу какого зверя увидишь. Значит, природа тебе свою сокровенную тайну показала. Зверя бояться в лесу не надо. Человека бойся.

Дед твой помрачнел и замолчал, задумавшись.

А тебе повезло быстро.

Ты шел за грибами по лесной тропинке. Была ранняя осень, и птицы еще вовсю веселились и сновали меж ветвей. Чириканье там, клёхтанье здесь. Лист еще стоял зеленый, лишь кое-где на березах сверкали ярким дешевым золотом желтые пряди. Ты шел по тропинке в хорошо знакомом лесу и снова удивлялся и радовался новостям – эта осинка подросла и стала совсем красавицей в ярко-красном сарафане, а камень змеиный в этот раз оказался пустой – уползла гадючка куда-то по своим делам. Тропинка была древней дорогой. Какие-то могучие старики выворотили огромные валуны и сложили их в кучи по сторонам. Они же, наверное, вырыли широкую канаву вдоль нее, и в болотистых местах дорожка оставалась сухой. Кто знает, каких времен это были дела, тех ли, когда карелы еще крестились левым кулаком, или позже, когда, устав от обид северных пришельцев, собрались в поход дети десяти карельских племен и сожгли старую столицу викингов Сиггуну. Но сегодня лес был веселый и усмешливый. Заливисто хихикало под теплым ветром лиственное мелколесье, а вековые сосны тихонько гудели далеко вверху свои древние песнопения.

И вдруг совсем рядом раздался страшный рев. Он сотряс воздух, словно гром начинающей грозы. Ты знал уже, что сентябрь – время гона лосей, когда идут друг другу навстречу два могучих исполина, чтобы биться за любовь. Их берут тогда на реву. В такой момент лучше не попадаться лосю на пути. Ты стал присматривать дерево покрепче да поудобнее, но что-то мгновенно изменилось вокруг. Рев смолк, вместо него раздался сильный треск, и совсем рядом с тобой закачались мелкие березы. Ты не успел даже отпрыгнуть в сторону, как метрах в трех на мелкую болотину выскочил сохатый. Он уже не шел напористо, он убегал. Стремительно проскочив лесную проплешину, он прыгнул через полную воды и тины канаву и не достал до края ее, глубоко, в веере сверкнувших на солнце брызг, увязнув задними ногами. Оперся передними на сухой отвал и стал с усилием выбираться. Но мгновение вслед за ним выскочила из лесу покрытая черной шерстью скала и в огромном прыжке, с коротким «Рррряяя», оказалась на лосиной спине. Размашистый удар лапой, и к ногам твоим откатился пульсирующий кровью кусок вырванного с мясом и шкурой хребта…

Как ты бежал в тот раз! Ветер свистел в ушах, а ноги стремительными скачками несли тебя через валуны, через столбы поваленных деревьев к дому, к людям. Но никто не гнался за тобой. Хозяин взял свою добычу.

Я очень мало знал тебя. Ты ушел, когда мне было шесть. Несколько детских рыбалок вместе. Несколько рассказов об охоте. Ночной твой кашель, тяжелый, почти рев, когда ты пытался очистить простреленные, прокуренные легкие. Твой хмурый взгляд и жесткие слова, когда тебя звали на митинги ветеранов и героев. «Герои те, кто в земле лежат», – говорил ты.

Короткие строчки наградных документов на два ордена.

Твоего отца звали Трифон. Твой дед остался для меня безымянным. Кем были, куда сгинули твои мать и бабушка? Были ли братья и сестры? Я ничего не знаю.

Почему ты на озерах ловил щук поморскими снастями, ставил яруса? Не потому ли меня так тянет на Белое море, не здесь ли химия любви к нему?