Голое небо - [10]

Мы клянемся на стали Закона: мы будем Мессией,

Мы избавим нашу планету от стонов и мук,

Мы воздвигнем новый огромный и спаянный космос

На обломках авторитарных культур.

1918

В расцветающем парке

В расцветающем парке огромного города

Играли веселые дети,

Встречали весенний день.

От плеча до плеча, от лица до лица струились

Незримые токи,

Как свеча от свечи, зажигались улыбки,

И было от каждого взгляда светлей.

И один сказал: «Мы будем сегодня

Играть в отдаленную эру —

В грозовый двадцатый век».

И все согласились, и голоса зазвенели,

И ринулись толпами в ярые «бойни»,

Под радостный смех.

В расцветающем парке раздавались призывы,

Что некогда громыхали жестоко, как ядра,

На планете царей.

Но нежданно игра прекратилась,

И раздались уже неподдельно-тревожные крики,

Потому, что один из вождей

«Угнетателей рабьей планеты»

С высокого холма упал на цветочную клумбу.

1918

La nature (Перевод из О. Мандельштама)

Elle est pareille a Rome. Et nous voyons encor

Les reflets magnifiques des majestes romaines

En contemplant le ciel, ce cirque bleu et d’or,

Les forums des champs et le portail des chenes.

Elle est pareille a Rome. L’heure sonne ici-bas

De ne plus troubler dieu par nos plaintes ameres.

Voila les entrailles pour predire un trepas,

Les serfs pour se soumettre et pour creer — les pierres.

Sonnet (Перевод из Н. Гумилева)

Que de fois je songeais au luxe et aux victoires

Des villes antiques, Babel, Tyr, Sidon,

Aux tresors de Cresus et au roi Salomon,

Aux palais magnifiques et aux trones d’ivoire.

Et je vous plains, seigneurs. — Helas! de votre gloire

Je n’entendrai jamais chanter un doux clairon,

De votre luxe, о rois, que nous reste-t-il? Vos noms,

Auxquels s’accroche en vain notre pauvre memoire.

Pour le pouvoir royal le temps etait cruel,

Mais il nous reste encor un autre, l’immortel!

Et j’aime a contempler la majeste de l’aube,

Qui se leve toujours pour briller et couvrir

Les cieux resplendissants de sa royale robe,

Plus magnifique aux yeux que le pourpre de Tyr.

ПАМЯТИ Н.М. МАКСИМОВА (Ленинград, 1932)

Акад. Н.С. Державин. Предисловие

Рано сошедший в могилу юный поэт Николай Михайлович Максимов представлял собою, несомненно, большое художественное дарование: об этом говорят, с одной стороны, исключительная изящность его стиха, с другой — такая же исключительная вдумчивость его поэтической мечты и отложившихся в ней реальных переживаний.

Мне лично пришлось быть свидетелем краткой юности поэта, его серьезно-сдержанных поэтических восторгов и литературных увлечений, его застенчиво-девичьей скромности в безудержно-бурном хороводе революционного окружения начальных годов Октября, и я очень рад присоединить сейчас и свои несколько строк к тому, что ниже так прекрасно, обстоятельно и исчерпывающе сказано о Николае Максимове в специальной статье П. Н. Берковым, а также и К. К. Истоминым в его воспоминаниях.

Я считаю большою заслугою отца поэта, М. Н. Максимова, то, что после смерти сына он с исключительной отеческой заботливостью опубликовал его поэтические опыты и тем самым ввел в круг нашей литературной истории этот интересный документ, интересный, как несомненно высокая художественная ценность, и вместе — как исторический документ определенной эпохи — начальные годы Октябрьской революции — и социальной среды.

Трогательная мотивами предсмертных предчувствований, поэзия Николая Максимова, однако вместе с тем полна и бодрого привета по адресу грядущей новой строящейся жизни и ее строителя — пролетариата. Это искреннее и свободное преодоление юным поэтом старых традиционных буржуазных установок, в которых он вырос и к которым принадлежал по своему воспитанию, и его подход вплотную к пониманию и признанию позиций пролетариата, борющегося за раскрепощение трудящихся всего мира, не только наполняют его поэзию глубоко-жизненным содержанием, но и делают ее, поистине, документом большой исторической значимости, который явился очень ценным вкладом в историю нашей литературы, а вместе и в историю нашей общественности, помогая своим конкретным материалом более широкому, более углубленному и более отвечающему действительности пониманию ее страниц за первые бурные и переломные годы Октября.

Академик Н. ДЕРЖАВИН

9. III. 32 г.

П.Н. Берков. Н.М. Максимов. Жизнь и творчество. 1903–1928

Обычно историко-литературному изучению — в монографическом и историографическом плане — подлежат только те писатели, которые принимали более или менее активное участие в литературном движении своей эпохи, выступая в качестве сторонников или противников определенных лозунгов и течений, деятельность которых была направлена на разрешение общественных и литературных проблем, волновавших их современников. Не меньший интерес для историка литературы представляют и те литературные деятели, которые непосредственно в литературных боях не участвовали, творчество которых делалось достоянием читателя-потомка, а не современника. При жизни таких писателей произведения их были известны либо узкому кругу единомышленников и распространялись обычно в рукописном виде (напр., сатиры кн. Ант. Кантемира), а в печати они появлялись в издании этих единомышленников, нередко через много лет после смерти автора. Иногда же произведения писателя обращаются в еще более узком кругу — именно в пределах его семейства и впервые опубликовываются только его родственниками (напр., сочинения гр. П. И. Капниста).