Голодомор: скрытый Холокост - [8]

Глава 3

Мы ощутили эффективность этой новой административной машины уже на первом собрании. После пояснений, как будет работать новое сельское начальство, и прославление партии за введение такого «гибкого и эффективного» руководства на селе, председательствующий собрания дал слово следующему оратору, агитатору одной из Сотен. Председатель представил его «товарищ профессор». Я в то время был школьником и испытывал чувство преклонения и уважения к людям, несущем ученье в массы. Тем не менее, выступление этого человека не внесло ничего нового. Он просто повторил всё то, что мы поневоле уже заучили наизусть.

Для начала «товарищ профессор» описал, как несправедливо крестьяне страдали под властью богачей. Пришло время, подчеркнул он, когда сельские жители могут отдать долги такой несправедливости. Он призвал беднейших крестьян не испытывать чувства жалости к кулакам и, что нас больше всего испугало, уничтожать их! Убийство богачей, провозгласил он, было единственным способом для беднейшего крестьянства встать на путь лучшей и более процветающей жизни.

Мы сидели молча, давая возможность словам проноситься над нами. Но мы не могли оставаться равнодушными ко всему услышанному. Нами овладело чувство приближения ужасной катастрофы. Раньше нам уже говорили о коллективизации, о раскулачивании и даже о ликвидации кулаков как «социального класса». Но до сегодняшнего дня никто не требовал и не призывал к убийству кулаков. Теперь этот человек рассуждал об их уничтожении как о деле чести и большой заслуге.

Сделав паузу, «товарищ профессор» начал рассуждать о коллективизации. Он нарисовал простую и привлекательную картину. Партия и правительство хочет сделать жизнь каждого крестьянина проще и более обеспеченной. Работа в колхозе будет менее трудной и более прибыльной. Таким образом, крестьяне будут защищены от эксплуатации кулаками. Наконец, заглянув в свои бумаги, он дал понять, что партия и правительство приняли постановление провести полную коллективизацию, и ничто не может изменить этого решения. Он добавил, собственно говоря, что мы должны быть благодарны за это, потому что народ и партия едины. После этого он засунул свои бумаги в карман, отпил немного воды, вынул папиросу из роскошного портсигара и уселся на своё место. Мы пребывали в полном молчании.

Вслед за агитатором поднялся с места Глава одной из Сотен и заявил о своём желании вступить в колхоз. Он сказал, что речь агитатора оказалась ясной и заразительной, и теперь у него самого нет сомнений относительно светлого будущего крестьянства, и что он считает себя самым счастливым человеком на земле, поскольку ему выпала честь вступить в колхоз одним из первых. Затем он спросил, кто хочет последовать его примеру. К нашему великому изумлению, нашлось несколько желающих. Член комиссии по хлебозаготовкам встал с места, подошёл к столу председателя собрания и сделал заявление о своём намерении вступить в колхоз. Затем он призвал одного члена комиссии стать колхозником, бросив лозунг «социалистического соревнования». Мы ещё больше удивились, когда последний приблизился к столу и принял этот вызов, а затем в свою очередь вызвал на соревнование другого члена комиссии. Этот «активист» проделал то же самое, и так по очереди. После членов комиссии по хлебозаготовкам пришла очередь возглавляющих Десятки и Пятёрки. Мы такого поворота никак не ожидали. Всего за несколько минут более пятнадцати дворов из нашей Сотни записались в члены ненавистного колхоза.

После вступления в колхоз «чиновников» к столу неожиданно подошёл рядовой крестьянин. Он тоже записался в колхозники и позвал за собой своего соседа Шевченко. Но здесь произошла заминка. Шевченко засомневался. Он привёл несколько причин, по которым в данный момент он никак не мог присоединиться к колхозу: ему необходимо время подумать, его жена была больна, а, кроме всего прочего, он предпочитал оставаться совершенно независимым. Он утверждал, что сейчас он не осмеливается на такой шаг, может быть в будущем. Сидящее за столом начальство настаивало на вступлении в колхоз немедленно, и он отчаянно сопротивлялся. Время тянулось. Никому не разрешили уходить с собрания.

Вдруг кто-то крикнул из задних рядов: «Давай вступай! Мы не хотим сидеть здесь всю ночь!». Для Шевченко такой оборот оказался шансом увернуться. «Если тебе так не терпится, подойди сюда и запишись сам!», — крикнул он в ответ и быстро вернулся на свою скамейку, игнорируя приказ председателя собрания оставаться на месте.

Ведущий собрание сначала потребовал от Шевченко вернуться к столу. Затем он сердито призвал всех присутствующих на собрании записаться в колхоз. Но мы оставались непреклонными. Никто не двинулся с места.

Представители власти не растерялись перед нашим молчаливым сопротивлением. Казалось, они были проинструктированы, что делать в подобной ситуации. Поскольку крестьяне продолжали молчать, а обстановка нагнеталась, то «товарищ профессор» внёс предложение. Он сказал, что следовало бы отметить «такой патриотический и счастливый момент» отправкой телеграммы ЦК Коммунистической партии, Советскому правительству и товарищу Сталину. И, не дожидаясь нашего согласия, он вынул из кармана клочок бумаги и начал зачитывать текст послания. В нём говорилось, что, внимательно заслушав «высоко патриотичную и познавательную» речь районного представителя и осознав превосходство социалистической аграрной системы над единоличным хозяйством, колхозники Первой Сотни (нам повезло в принадлежности к Первой Сотне: начальство отмечало, что мы на деле доказали право называться Номером Первым) единогласно пообещали добиться сто процентной коллективизации к Первому мая.