Голод - [10]

– В колесницу его – быстро!

Он застонал, когда его подняли. Рабы положили его в колесницу, прижав колени к животу. Нельзя было терять время – когда она взошла на колесницу и схватила поводья, солдаты были уже близко.

– Скажи им, что я жена Красса, – бросила она конюху.

Ложь, но она заставит их колебаться. Римский солдат никогда не станет вмешиваться в дела жены одного из консулов. Резко дернув поводья, она пустила лошадь вскачь. Она позволит нестись ей галопом до самого Рима; к этому времени Витрикс наверняка только и мечтала, как бы поскорей вернуться в свое стойло. А что до ее шести рабов, так они могут и не спешить. Пусть поговорят с солдатами – уж они-то смогут убедить их в своей невиновности; они – египтяне, искушенные в словесных сражениях, а солдаты – простые парни из Лация[6].

Мужчина кричал от боли, когда колесницу встряхивало на ухабах, и Мириам кричала вместе с ним. Он был для нее такой невероятной находкой, что одна только мысль о возможности потерять его приводила ее в отчаяние.

Она объехала полмира в поисках такого мужчины, как этот, – мужчины, который цеплялся бы за жизнь всеми силами души.

У Храма Марса она свернула с Аппиевой дороги на разбитую ухабистую колею, которой обычно пользовались возчики. Не было смысла возвращаться через Капенские ворота – это могло возбудить подозрения стражников. Она объехала Храм, держась поближе к городской стене. Жалкие хибары ютились в тени стены, и воздух, казалось, был насквозь пропитан зловонием, поднимавшимся от сточных вод, которые стекали в колею, – грязь, нечистоты, полуразложившиеся трупы. Десятки людей всевозможных рас и народов встречались по обеим сторонам колеи: бродяги, переселенцы, которые шли сюда, не зная, что надеяться им не на что. Для них Рим был закрыт. Лишь гражданам Рима, рабам и вольноотпущенникам закон давал право на вход в город. Какая-то женщина бросилась к колеснице, потрясая палкой. Мириам показала ей короткий меч, и та сникла. Люди эти большей частью были крайне слабы, обессилены голодом и болезнями – и не смогли бы справиться с ней, не говоря уже о том, чтобы остановить лошадь.

У Невиевых ворот[7] проезд был забит телегами и повозками. Мириам подхлестнула лошадь. Любая неразбериха ей на руку.

Не стесняясь в выражениях и не менее свободно пользуясь кнутом, она расчищала себе путь, отбрасывая с дороги возчиков и их лошадей. Солдаты, охранявшие ворота, тряслись от смеха. Пробиться она сумела довольно быстро – состояние ее спутника заставляло ее отчаянно спешить. Никто не остановил Мириам, никто не поинтересовался, что везет она в своей колеснице.

Проехав Большой Цирк, она направилась к Квадрате – району богатых домов и роскошных особняков. Мириам была владелицей дома на Яникуле[8], где она занимала только нижний этаж, а верх сдавала внаем. Часть этих доходов шла на выплату налогов, а того, что оставалось, вполне хватало на содержание ее апартаментов, виллы в Геркулануме и пятидесяти рабов. Она жила достаточно скромно, но удобно, заботясь лишь о том, чтобы не привлекать к себе внимания.

Пробравшись сквозь лабиринт проулков за Цирком, она выехала на Эмилийский мост и оказалась наконец в тишине богатых кварталов. В это время года здесь было безлюдно – жители уезжали на лето в Капую или Помпеи.

Вскоре она добралась до своего дома. Едва только колесница показалась из-за угла, к ней сразу же бросились рабы: мальчик-конюх схватил поводья ее тяжело дышавшей лошади, в то время как другой занялся колесницей. Ее египетские врачи внесли привезенного ею мужчину в дом. Она последовала за ними; нетерпение ее было столь велико, что служанке пришлось, идя рядом, мучиться с фибулой[9], чтобы снять с хозяйки испачканный мухами плащ. Они пересекли атрий[10], прошли перистиль[11] с его цветами и лотосовым прудом и оказались в первом из банных залов, которые в ожидании гостя были переоборудованы в госпиталь.

По ее указанию воду в тепидарии[12] посолили, а бассейн фригидария[13] наполнили водой пополам с уксусом. В солярии[14] разместили ложе со съемным пологом. Принесли лекарства, а также селитру и квасы. Мириам собиралась призвать на помощь все свои медицинские познания – несомненно, более значительные, чем у так называемых «врачей» Греции и Рима, – ей просто необходимо было вернуть его в нормальное состояние. Она изучала медицину в Египте – и Древнее Знание ее собственного народа соединилось с Мудростью египетских жрецов.

Отмахнувшись от служанок, собиравшихся омыть ей лицо и руки, она приказала рабам перенести мужчину на ложе. Эти трое работали на нее достаточно долго, чтобы повиноваться ее приказам без возражений: они считали себя ее учениками в искусстве врачевания.

Только теперь, когда солнечные лучи упали на его обнаженное тело, она смогла в должной мере оценить свою удачу. Несмотря на раны, на язвы, он был великолепен: полных шести футов ростом, мощные плечи и руки – и на удивление маленькие кисти рук. Лицо заросло щетиной. Лет двадцать на вид.

На нем живого места не было, но жестокость римлян не удивила ее, они были такими всегда. Внезапно у него в горле булькнуло, тело судорожно изогнулось. Она быстро приподняла его за плечи, ощутив под пальцами влажную от крови кожу, и наклонила ему голову к ногам. Поток темной рвоты хлынул у него изо рта.