Голод Рехи - [73]

Кое-как Рехи заснул, свернувшись у трона рядом с Теллой. Видимо, тревога вернула ему видения, которые не посещали его с момента прибытия в кровавую деревню. Рехи снова оказался на границе реальности и прошлого, ступая в чужом обличии по камням винтовой лестницы.

По обе стороны горели чадящие факелы, и дальний уголок замка не выглядел пышным и уютным, в отличие от садов. Жрец в лиловом балахоне направлялся наверх и вскоре достиг площадки с закрытой окованной дверью. Возле нее дежурил сурового вида стражник с алебардой.

«Странно… недавно мне приснилось, будто я — пустынный эльф в разрушенном мире. Ох, дурной знак. До чего же дурной знак, Двенадцатый меня да направь!» — размышлял жрец, в нерешительности остановившись возле запертой двери.

«А мне-то как странно, что я тебе снюсь, приятель!» — поразился Рехи. Получается, они со жрецом видели сны-предсказания и рассматривали в них друг друга. Очень странно, еще более странно, чем новое мудреное слово «алебарда», которой жрец про себя обозвал топор с пикой на длинной, одетой железом деревяшке.

«И зачем я тебе снюсь? Может, если бы я тебе не снился, ты мне тоже перестал бы, а?» — подумал недовольно Рехи. Его не раздражали знания о старом мире. В конце концов, только благодаря им удавалось общаться с Лартом почти на равных. А вот нерешительный набожный юноша страшно бесил своими ужимками. Всех-то он приветствовал чинным поклоном головы и руки-то держал всегда смиренно сцепленными под длинными рукавами дурацкого одеяния.

— Все безумствует? — спросил он у стражника, который с грустью ответил:

— Мечется и заламывает руки. Боюсь, так скоро сойдут с ума его сторожа, то есть мы.

В этот момент дверь в комнату на вершине башни со скрипом отворилась, из-за нее показался старик с высушенным печальным лицом. Его черное одеяние сливалось с таким же черным кожаным мешочком, из которого пахло снадобьями. Лекарь.

— Как адмирал? — встревожено спросил жрец. Лекарь потер крючковатый нос и задумчиво ответил:

— Знаете, я видел множество случаев помешательства, но адмирал рассуждает чересчур здраво для умалишенного. Он осмысленно и четко отвечает на некоторые вопросы, он помнит свое имя, знает, где и за что находится.

— Пустите к нему, — решительно потребовал жрец, нервно моргая глазами. Рехи в тот момент находился как будто в его голове, видел и чувствовал через него.

В башне открылась безрадостная картина голых каменных стен. Из приоткрытого окна тянуло свежим морским бризом, на нем не было решеток, так как все считали, что сбежать из высокой твердыни невозможно. Не спускаться же по плющу и выступам скалы — это было бы самоубийством. И, кажется, никто не подумал, что адмирал, возможно, захотел бы свести счеты с жизнью после посетивших его видений.

Он сидел на простой деревянной кровати, опустив руки на колени, неестественно прямой и напряженный. Взгляд болезненно уставился в серую стену, но он явно что-то видел на ней, видимо, проекцию своего воспаленного сознания.

— Здравствуй! — попытался заговорить жрец, неуверенно подходя к безумному адмиралу.

— Только якорь в шторм спасет, он надеждой нас ведет… — адмирал бездумно повторял отдельные слова простой портовой песенки. Он не реагировал на появление собеседника. Тогда жрец склонился к нему, отвлекая от созерцания стены. Но адмирал все еще его не видел. Жрец нахмурился и перешел сразу к делу:

— Ты говоришь, весь мир обречен?

Тогда адмирал оживился, измучено взглянув на пришедшего и, казалось, только теперь его заметил.

— Обречен, — ответил он с ледяным спокойствием и снова заладил про якорь и надежду.

— Почему ты так говоришь? — твердо продолжил жрец, хотя сердце его болезненно сжалось. Он привык, что адмирал направляет людей, поднимает целые флотилии на борьбу с врагами. А теперь, когда наемные пираты брали на абордаж лучшие корабли королевства, он сидел в башне, безучастный и отчаявшийся.

— Потому что ко мне явился Тринадцатый, — отозвался он. Жрец сжал зубы и кулаки, с трудом справляясь с нахлынувшей волной гнева. Он хотел ударить адмирала, как будто от этого он немедленно пришел бы в себя.

— Ты понимаешь, что ты стал еретиком? — как можно спокойнее и четче сказал жрец. — Тринадцатый — это зло! Проклятье! Безымянный ужас, имя которого стерто ему в наказание.

— Нет, глупый маленький Страж Мира, все не так, — вздохнул с внезапной отеческой теплотой адмирал и дотронулся до плеча собеседника. Жрец отшатнулся, бормоча, как в бреду:

— Мне все равно, что тебе мог рассказать Тринадцатый. Возможно, он свел тебя с ума. Двенадцатый нам поможет. И да прояснит он твой разум.

— Двенадцатый… — вздохнул адмирал, губы его тронула кривая ухмылка. А потом он и вовсе зашелся нездоровым глухим хохотом, напоминавшим уханье совы. Он выглядел как человек, который освободился от всего: от норм, ценностей, от всех своих представлений и убеждений. Благодаря какому-то новому страшному знанию он был свободен от всего… но не знал — для чего. И как будто именно это сводило его с ума.

— Ты смеешься над нашей верой?! — возмущенно воскликнул жрец, убеждая себя, что виной всему просто тяжелая болезнь. Уж точно не вещие видения.