Голод Рехи - [170]

До своего неудачного эксперимента снизошел сам его создатель, отделившись от выгоревшей фрески на стене тронного зала. Хорошо старые люди рисовали, очень похоже. Да толку-то… Митрия все эти рисунки не убедили помочь — ни до Падения, ни после.

— За что же, Рехи? — поинтересовался семаргл, рассеивая красно-черную ночь приглушенным серебристым свечением. Рехи щурился, его глаза не привыкли к ярким цветам и оттенкам.

— За все, что ты сделал. Ты разрушил мой мир. Теперь ты просишь его починить. Ты ведь снова пришел требовать от меня красиво погибнуть во имя тебя? — фыркнул Рехи, перейдя на самодовольное шипение: — А я тебе отвечу! Отвечу, крылатый экспериментатор! Не для того я через горы продирался вместе с Лартом! И не для того он себя мучил по доброй воле!

— Судьба Ларта была в его руках, когда он мучил себя ради тебя. Он выполнил свою роль проводника и стал иным, — равнодушно ответил Митрий.

Рехи осознал, что для предводителя семарглов за столько веков чужие жизни совершенно обесценились. Он сражался за целое человечество, за сохранение разумных тварей в разных мирах, сокрушал великое зло, выгнавшее его из родного мира, но при этом гордый предводитель крылатых слишком давно потерял тех, за кого действительно следовало бороться. И противостояние ради всех превращалось в войну во имя никого.

— Выполнил роль… ты говоришь о моих друзьях, как о вещах! — воскликнул Рехи, топая ногой, и замер со сжатыми кулаками. — Выполнил, износился — выбросить. Так же и про Стражей, небось, думал. Нахватал в разных мирах наивных идиотов и пробовал на них, что выйдет. Авось великое зло кто-нибудь сразит. Ты не смотри на меня так, мне Сумеречный все рассказывает.

Митрий снисходительно улыбнулся:

— Потому что я просил его рассказать.

— А самому что, стыдно?

— У меня не было времени.

— Ах, да, ты же пробивался к крепости Двенадцатого! Тебе же некогда! Знаешь, Митрий, союзники обычно делятся друг с другом информацией. Но что я для вас… ничтожество, пустынный эльф, тупое орудие.

Митрий молчал, глядя на Рехи, как на неразумное дитя. Но все же в переливчатых глазах промелькнуло подобие стыда и упрямства одновременно. Пристальный взгляд, прошивающий до души, выдерживали наверняка на все. Но Рехи старательно таращился, грозно раздувая ноздри, как ящер перед прыжком. Хотелось кинуться, ударить Митрия головой под дых, а потом выкрутить руку за крылья и еще надавать хорошенько по ребрам. От этой фантазии пересохшие губы тронула кривая ухмылка: пришелец наверняка читал мысли.

«Вот пусть полюбуется! Пусть посмотрит, что бы я мог с Двенадцатым сделать, будь у меня десятая доля настоящей силы», — подумал Рехи. Но лицо Митрия не выдало беспокойства, оно выражало извечную печаль. Он отвел глаза, а потом — как будто случайно — взмахнул руками. Отороченные светом просторные рукава балахона спали до локтей. И тогда Рехи увидел… совершенно обычную бледную кожу, перечерченную свежими шрамами от ожогов. — как у Сумеречного, как у него самого. Хотя бы в этом «учитель» не врал, хотя бы в этом проявлял настоящую самоотдачу. «Но ради кого ты стараешься? Помог бы ты Инде? Помог бы Лойэ, Ларту, Санаре или еще кому-то, кто умолял о помощи, но так и не дождался ее? — негодовал Рехи, продолжая буравить взглядом Митрия. — Помог? Или все это время чертил на песке каракули, размышляя о круге Тринадцати и Стражах Миров? Сумеречный помог бы, я уверен, но ты ему запретил, придумал такое ограничение. Или не ты… а кто-то над тобой. И если над тобой еще кто-то, то ему что, совсем все равно, сколько зла творится в мире?»

— Ты не орудие. Но мы еще не знаем, какой ты союзник, — сказал Митрий, замечая, что театральный жест не произвел должного впечатления. — Ты верно понял: черные линии жгут нас с Сумеречным, тебя жгут белые. Как ни странно, Двенадцатый опутан белыми в сочетании с темными. И с ними мы еще справимся. Но Разломы — порождение черных.

— Черными тоже нелегко управлять. Лучше бы научил чему-нибудь полезному, «учитель».

— Если бы я знал чему, — вновь вздохнул Митрий, и Рехи впервые осознал невероятную растерянность могущественного существа. Впервые ему пришла в голову догадка, что двое полубогов — или как там их! — не наделены достаточной мощью, чтобы решить все проблемы его мира по щелчку пальцев. До этого сжигала изнутри полудетская обида, ему все мерещилось, что эти двое запросто могли бы прекратить все разрушения.

— Двенадцатый, похоже, плотно окопался в своей Цитадели, — с надеждой на хлипкое примирение предположил Рехи, опуская голову и рассматривая слегка пошевелившуюся голую девицу на полу. Почему-то не оставляла мысль, что ей, обескровленной, очень холодно на каменных плитах и следовало бы перенести ее обратно на мягкую шкуру. Хотя бы в благодарность за фальшивое удовольствие, которое она ему доставила. Так Рехи и поступил, пока Митрий собирался с мыслями: очевидно, прикидывал, что следует знать «орудию», а чего не следует.

— Да, окопался, — его голос пронесся по залу, эхом отразился от стен, застрял в тени витых колонн.

— И он может убить вас? Ну, так, хотя бы в теории? — все более смело интересовался Рехи, отходя от каменного ложа.