Голод Рехи - [138]

Горная тропа не исчезла, хотя местами превращалась то в узкий карниз, то обрывалась пропастями. Но странники упрямо шли. Шли, соревнуясь с порывистым ветром, который выдирал легкие, не давая схватить и глотка прогорклого воздуха. Иногда он отрывал от скал, иногда прибивал к ним, впечатывая с такой силой, будто хотел размозжить черепа нежданных пришельцев, раздробить грудные клетки, вырвать позвоночники. Вихри с наслаждением хрустели каменной крошкой, наверное, хотели попировать плотью и костями незваных гостей.

— Надо идти… Надо, — говорил себе Рехи, давясь словами. И они шли. Ловили друг друга на уступах, хватали за шиворот, если кому-то случалось оступиться, подсаживали, если не доставало роста для прыжка к очередной выдолбленной природой ступени. Иногда приходилось сутками прижиматься к отвесной стене. Пальцы и ступни немели от боли, когда опорой оставались только едва заметные выбоины и трещины в породе.

— Куда мы… куда, — в полубреду вскрикивал Рехи. От усталости он забывал, в каком направлении двигался, куда стремился и зачем вообще полез через горы. Не осталось ничего, кроме ветра и пепельного тумана.

— Дойдем мы до Бастиона, дойдем до Цитадели. Цель не так важна, как путь. И мы вместе… — всегда отвечал Ларт. И Рехи шел за ним. Никто не обещал легкой дороги. Это верно, верно он твердил: порой важнее не цель, а спутник. Настоящий страх накатывал, если случалось потерять Ларта из виду. То он скрывался за уступом, то уходил вперед на разведку. Сперва Рехи — какая-то почти забытая животная его часть — убеждал себя, будто он вовсе не за друга переживает, а за то, что не выберется без проводника. Но вскоре он решил, что нет смысла скрывать от самого себя: он научился по-настоящему кем-то дорожить. И если бы это озарение случилось с ним в день урагана, он бы не потерял Лойэ, ни за что не бросил бы ее. Но лучше не сожалеть, ведь сделанное не воротишь. К тому же Рехи убеждался, что все происходит ровно в назначенное время. Возможно, с какой-то целью… Встреча с Сумеречным Эльфом заставляла верить в это. В отличие от напыщенных речей Митрия, рассказ Тринадцатого заставил поверить в себя. В свою силу и предназначение. Но от усталости никаких снов о прошлом не являлось.

Тайну — позор? — Двенадцатого покрывал туман неизвестности. И этот недостающий фрагмент истории мучил незнакомым доселе любопытством. Оно тоже напоминало голод. Голод знаний? Звучало неплохо. Да смысла не имело среди отрогов и валунов. Зато мысли о Лойэ все чаще колыхались подтачивавшими сомнениями: «Она бы не дошла сама! Она не нашла бы эту тропу!»

Рехи опасался, что стремится к цели, которой нет. Возможно, и Лойэ уже погибла, и Двенадцатый не обладал властью остановить гибель своего мира.

Зато Ларт все еще оставался рядом. И уж его-то Рехи не отпустит. Даже если ничего не осталось, даже если мир раскололется надвое — пусть так, пусть. Они будут стоять вдвоем на краю Великого Разлома, созерцая исчезновение в бездне его обломков. На самом пике бытия, на самом острие кинжала жизни.

Такие картины отныне виделись ему в состоянии, близком к потери сознания. Но потом наступали минуты отдыха, находилась еда, когда попадались ящеры. На привалах тело немного отдыхало и ветер не вырывал дыхание. Легкие расправлялись, и к голове приливала кровь. Возвращалось осмысление реальности и себя как ее части. И Ларта, привычного и родного, рядом.

Согретые друг другом, странники засыпали, и Рехи видел Лойэ во сне. Так отчетливо, почти осязаемо. Раньше ему являлись чужие воспоминания, яркие и цветные, а свои сны метались либо кошмарами, либо унылыми серыми пустынными призраками. Но почему-то именно здесь, среди неподвижного хаоса гор, всколыхнулось в нем что-то новое, что-то нестерпимо живое. «А если я ищу вовсе не там? А если она просто нашла другое поселение эльфов? А если… Если она меня по-прежнему ненавидит и совсем не ждет?» — временами спрашивал себя Рехи, все лучше сознавая, что идет вовсе не за исполнением злого пророчества в Разрушенной Цитадели. Мир… Еще неизвестно, возможно ли его спасти. Хотя такой же призрачной оставалась надежда на встречу в Бастионе.

Так тянулись бесконечные дни. Странные, долгие и одновременно мимолетные, наполненные непомерно тяжелым подъемом.

— Скоро ли Бастион? Скоро ли равнина? — спрашивал Рехи, выковыривая из ран на ногах острые камешки и вытряхивая из прохудившихся сапог пыль. Не помогало. Все равно обноски туник и обуви мало годились для таких переходов. В прошлом у людей и эльфов была удобная и теплая одежда, доспехи, плащи, в которые можно было укутаться с головы до ног. Все осталось в прошлом. При стычке путники сняли лохмотья и обувь с убитых врагов, но они тоже быстро износились.

— Скоро-скоро! Верь мне! — каждый раз отвечал Ларт, если его голос не пожирал ветер. Но чаще не оставалось ничего, кроме мощных порывов. Однажды они стихли. Рехи не сразу понял это, но вдруг заметил что-то забытое — тишину. Пугающую мертвую тишину, под иссеченном золой небом. Перевалы закончились, тропа неуклонно вела вниз, дышалось легче, и слова не уносились задушенным писком.