Голландия и голландцы. О чем молчат путеводители - [6]

Второй способ — избегать больших дорог. При этом можно по-настоящему увидеть страну, но скорость ограничена семьюдесятью километрами в час, а в бесконечных городках и деревнях по пути — пятьюдесятью. Так что путешествие растягивается неимоверно, и, проехав несколько часов, устаешь и уже ни на что смотреть не хочется, а до цели еще ох как далеко.

В результате мы нашли компромиссный вариант: на сравнительно небольшие расстояния (до двухсот километров) ехать, так сказать, проселками, а на большие — выходить на автобан.

Каждый раз, проезжая через Данию, мне очень хочется заглянуть, к примеру, в Оденсе — родной город Ганса Христиана Андерсена, сохраненный, как говорят, в своей неприкосновенности, — но, как всегда, время не позволяет. И на этот раз тоже. Уже далеко перевалило за полдень, а впереди еще пятьсот километров пути, не считая второго парома — полчаса ожидания, час плавания… так и хочется соврать, что по бурному, но вообще-то абсолютно спокойному Северному морю.

Альберт: Какому Северному? Это пока еще Балтийское!

Посмотрел на карте — Альберт прав, но Северное море звучит романтичнее.

Так и проскочили Данию, успев заметить разве что растущие, как грибы, ветровые электростанции. Там, где полгода назад было пять, теперь десять, где было десять — двадцать. Но это все ерунда по сравнению с тем, что мы потом увидели в Голландии!..

От Пюттгартена до Ганновера около трехсот километров. По-хорошему — два с половиной часа, если бы не полуторачасовая пробка, в которую мы угодили под Гамбургом.

Благодаря данному Володей по телефону идеально толковому описанию дороги мы без проблем нашли его виллу в Хомячьем переулке (так переводится немецкое название).

Дома были Володина мама Илечка, жена — знаменитый фигурный тренер Таня Тарасова и ее мать, Нина Григорьевна, вдова покойного Анатолия Владимировича Тарасова, создателя хоккейной команды ЦСКА и сборной, которую за рубежом называли не иначе как «big red killing machine» — «большая красная убивающая машина». Таня только что вернулась из Канады. После всех стрессов чемпионата мира она чувствовала себя омерзительно, побаливало сердце, к тому же она только что бросила курить и крайне тяжело это переживала. Но тем не менее, как всегда, быстро и ловко накрыла превосходный стол, на котором царила большая развратная индейка. Мы выпили, поболтали немного, главным образом на темы здоровья присутствующих, и Таня, извинившись, пошла спать. Ее примеру почти сразу последовал Альберт, лишенный привычной сиесты, без которой его навек зараженная Испанией душа обойтись не может.

Когда мы спустились вниз и проходили мимо комнаты Альберта, стараясь его не разбудить, он вдруг проснулся и, вскочив в одних трусах, бодро сказал: «Пять минут, и я готов». Мы успокоили его, объяснив, что ночь еще впереди, а я подивился такой способности быстро восстанавливать силы.

Ночь прошла спокойно, если не считать, что в системе водоснабжения в их доме есть какой-то дефект — каждый раз после пользования определенным краном через несколько секунд раздается тоскливый басовитый рев, по заимствованным из фильмов Спилберга представлениям, похожий на предсмертный стон раненого динозавра.

Наутро к завтраку постепенно сползлась вся семья.

Попрощавшись, мы выехали в их тихий, зеленый, вымощенный розовым камнем Хомячий переулок. Навстречу нам шел опрятный господин. На поводке он вел козу. Это была не какая-нибудь домашняя козочка с курчавой шерсткой, мягкими рожками и голубым бантиком. Нет, это было совершенно дикое животное, со своевольно изогнутыми рогами, свалявшейся шерстью и глазами леопарда.

Не увял еще германский дух, может еще Германия за себя постоять!

Голландский хлеб и белые велосипеды

Как только мы пересекли голландскую границу, Альберт заставил нас съехать с большой дороги, и минут через пятнадцать мы остановились в городке под названием Денекамп, чтобы передохнуть и перекусить.

Город вполне патриархальный, узкие тихие улочки, на маленькой площади в центре, как и везде, — старинная церковь, конечно же не позже шестнадцатого века — иметь церковь позже шестнадцатого века в Голландии считается унизительным.

С утра было пасмурно и даже начинал накрапывать дождь, но теперь погода совершенно разгулялась. Мы поставили машину и сели на террасе маленького кафе на площади. Рядом с нами мирно уплетала яблочный пирог крутая банда мотоциклистов — мужеподобные девицы и очень опасные с виду парни в облегающих кожаных комбинезонах и сапогах с хромированными украшениями. Внутри, в помещении кафе, еще одна компания, окутанная табачным дымом, сражалась в очко за уставленным пивными бутылками столом.

Альберт предложил нам отведать, как он его назвал, «очень популярный в Голландии хлеб». На самом деле это никакой не хлеб, а то, что у нас продавалось под названием кекс, — загорелые сладкие кирпичики с изюмом. Здесь, правда, еще до того, как засунуть этот «хлеб» в печь, в нем каким-то образом проделывают туннель и заполняют его тертым миндалем с сахаром, так что внутри уже готового кирпичика содержится перламутрово-серая миндальная колбаска. Потом его нарезают на куски и подают к столу. Очень вкусно. Альберт щедро намазал свой кусок маслом — у него вообще своя теория питания, заметно отличающаяся от общепринятой. Овощи он, к примеру, терпеть не может («я же не корова, в конце концов»), зато старается есть как можно больше жиров и углеводов — в кофе, например, кладет как минимум шесть ложек сахара. Он утверждает, что благодаря этому ест мало и не толстеет. И то и другое — правда.