Голев и Кастро. Приключения гастарбайтера - [2]

— Меня сюда каждое лето присылают. У тети нет своих детей, и она педагогически реализуется на мне. Хотя я вообще-то не ребенок — пятнадцать лет! — закончила общительная Танька и вздохнула.

— Ладно, Таня, давай я позвоню Луэлле Ивановне, а потом Коля тебя проводит…

— Да вы что! Тетя меня убьет, если увидит с мальчиком. Сначала я должна закончить школу, поступить в институт и встать на ноги. Как будто сейчас я хожу на руках! Мальчики — потом. Спасибо вам за борщ и черешню, я пойду.

Танька быстро напялила свою глупую шляпу и выскочила за дверь. Голев помчался следом, перепрыгивая через три ступеньки.

— Погоди, Танька, пожалуйста, постой!

Танька повернула к нему все еще зареванную мордочку.

— Здесь она все равно не даст нам видеться. Я тебе напишу мой адрес в Свердловске. И телефон.

Сестра Катя смотрела за ними в форточку, а потом пошла с доносом к маме Юле.

Вот так, благодаря уличному воришке, стянувшему Танькин кошелек, в первую очередь, и Луэлле Ивановне Приходько — во вторую, Голев и познакомился со своей женой. Хотя до собственно женитьбы было еще далеко: Голев окончил школу, сходил в армию — правда, слово «сходил» плохо передает впечатления от погоды в минус шестьдесят на анадырском аэродроме.

Танька писала чуть ли не каждый день — подробно описывала свою учебу в пединституте и традиционно обещала ждать. Они не виделись уже три года, но ему все равно хотелось, чтобы Танька была с ним — блондинка-конопушка на коричневой любительской карточке вместе с ним переживала казарменный быт, постоянный голод, недосып и даже наличие прапорщика Мосластых. Почему-то все прапорщики были украинского происхождения.

Как быстро все это забылось…

Мама Юля очень удивилась, когда Голев собрался в Свердловск сразу же после дембеля.

— Тебе что, холода полюбились? — ревниво спросила она и зачем-то указала на окно, за которым дрожали на весеннем ветру молодые платаны.

Голев ехал поездом, через сухопутный Симферополь. Почти трое суток, грязь, вонища, приставучая проводница, которая всю дорогу заманивала его к себе в купе, и если бы не была она так уж откровенно неопрятна, кто знает…

Танька встречала на вокзале — на ней были серый плащ и беретка. Губы накрашены перламутровой помадой. Увидев его, ахнула:

— Какой ты стал… внушительный! Монументальный!

Она никогда не боялась громких слов.

В Свердловске шел холодный дождь. Голев мучительно старался найти что-нибудь хорошее в городе своей любимой, но не мог — серо-коричневая, шинельного цвета, грязь, унылые, как документальные фильмы, дома, и вода из-под крана пахла несвежим бельем.

Танькин папа, Михал Степанович, с виду простой, как картошка, принял «зятя» радостно, немного потом помрачнев оттого, что Голев не стал с ним «культурно отдыхать». Зато мать умилялась и всплакивала вполне традиционно, хотя никаких решающих фраз Голев пока что не произнес.

Танька гордилась, подталкивала Голева локтем, прижималась к нему веснушчатой щекой. Через день он сделал предложение. Танька прыгала до потолка, как в детстве с новой куклой, но попросила отсрочки — ей осталось два года учиться. Голев вернулся в Крым, поступил на рабфак в Симферополе.

Опять начались письменные отношения — звонить было дорого, а Силиконовую долину пока еще даже не сдали в аренду, так что до Интернета оставалось несколько лет. Голев писал подробные старательные письма, а Танькины становились все короче и легкомысленнее, так что он начал волноваться.

— Смотри, чтоб не сбежала Конопушка твоя, — заметила как-то мама Юля.

Летом Танька приехала и повела Голева знакомиться с тетей Луэллой. Мать предупреждала, что знакомство будет не из самых приятных в его жизни, но, как ни странно, жених очень понравился Луэлле Ивановне, и она сказала:

— Что ж, Таня, когда вы поженитесь, я разменяю квартиру и подарю вам на свадьбу комнату.

Квартира на Большой Морской оказалась роскошная — третий этаж, телефон, высокие потолки, лепнина, огромный балкон… Не то что голевская конурка в Остряках.

— Моя мама — Юлия Борисовна, она с вами работает, — вякнул Голев на прощание.

— Я в курсе, детка, — кисло улыбнулась Луэлла Ивановна, — но это не играет никакой роли! Мухи — отдельно, котлеты — отдельно.

— Интересно, кого она считает котлетой — меня или маму? — спросил Голев у Таньки по дороге в Балаклаву. Танька хохотала.

Осенью выяснилось, что свадьбу придется ускорить — недоучившаяся невеста оказалась на третьем месяце.

Луэлла сдержала обещание и вручила юной семье ключи от собственной комнаты в «двушке» на улице Руднева. Вторая комната, незначительно меньшей площади, была закрыта на громадный замок — хозяин, как объяснила Луэлла, уехал на три года в Алжир. Так что им никто не мешал.

Голев делил жизнь между беременной женой, ночным приработком и вечерним изучением океанологии, которая чем дальше, тем больше казалась ему абсолютно вымученной наукой. Хотя его дипломная работа под гордым названием «Современный взгляд на гидротермодинамику Мирового океана» вызвал как уважительные кивки оппонентов, так и гордую улыбку научного руководителя.

Танька родила в день первого экзамена летней сессии — мальчика назвали Севой.