Голем и джинн - [44]

* * *

София Уинстон, все еще в халате, сидела у себя в комнате и грустила. Ее волосы были влажными после недавно принятой ванны. Меньше чем через час начнут прибывать гости. Как и предсказывала тетушка, мать Софии пребывала на грани нервного припадка, носилась по дому, будто вырвавшийся из клетки попугай, и раздавала приказания всем слугам, попадавшимся ей по пути. Отец поспешно удалился в библиотеку, где он обычно спасался от приступов активности жены. София с удовольствием последовала бы его примеру или помогла бы укладывать в постель своего младшего братишку Джорджа, но против такого вмешательства возражала гувернантка, считавшая, что оно подрывает ее авторитет. А если бы мать обнаружила девушку в библиотеке за чтением журналов, скандал был бы неизбежен.

Софии исполнилось восемнадцать, и она была очень одинока. Ей, дочери одной из самых богатых и видных семей Нью-Йорка — а фактически и всей страны, — очень рано и вполне откровенно дали понять, что ее главная задача — это просто существовать, прилично себя вести и ждать подходящей партии, чтобы продолжить семейную линию. Будущее разворачивалось перед ней, как скучный гобелен с рисунком, давно утвержденным и незыблемым. Сначала будет свадьба, потом — дом где-нибудь поблизости от родительского, а в доме — детская для наследников, которые должным образом появятся на свет. Летний сезон она будет проводить за городом, переезжая из поместья в поместье, бесконечно играя в теннис и изнемогая от необходимости постоянно чувствовать себя гостем в чьем-нибудь доме. Потом придет средний возраст, а вместе с ним обязанность служить какой-нибудь великой цели: Трезвости, Помощи беднякам или Образованию — не важно, какой именно, лишь бы она была приличной, благородной, не содержала ничего двусмысленного и предоставляла неограниченные возможности для организации ленчей, на которых плохо одетые ораторы станут произносить невыносимо серьезные речи. Затем наступит старость с ее немощью и медленным угасанием, и в конце концов она превратится просто в кучу черной тафты на кресле-каталке, которую ненадолго вывозят на приемах, чтобы продемонстрировать гостям, а потом поспешно задвигают в угол. Последние свои дни на земле она проведет, сидя у огня и уныло размышляя о том, куда же ушла жизнь.

София знала, что не станет бороться с судьбой. У нее не хватит ни мужества, для того чтобы вести войну с собственной семьей, ни силы духа, для того чтобы идти в жизни своим путем. Вместо этого она погрузилась в мир фантазий и, начитавшись в отцовской библиотеке книг и журналов об экзотических странах и древних цивилизациях, непрерывно грезила о приключениях, путешествиях и опасностях. Она мечтала мчаться на бешеном коне вместе с монгольским племенем, плыть по Амазонке в самое сердце джунглей, в льняной рубашке и шароварах бродить по узким улочкам Бомбея. О неизбежных в таких путешествиях лишениях, вроде отсутствия удобной кровати или водопровода, София просто не задумывалась.

Недавно ей на глаза попалась статья о Генрихе Шлимане и открытии им древней Трои. Все коллеги Шлимана считали этот город выдумкой Гомера, а самого ученого — неисправимым фантазером. Но Шлиман сумел доказать свою правоту. В статье имелась и фотография прекрасной темноглазой женщины, наряженной в найденные при раскопках золотые украшения древней царицы. Это была жена Шлимана, гречанка, помогавшая ему в работе. Когда София прочитала, что женщину тоже звали Софией, она почувствовала внезапный болезненный укол, как будто только что упустила некий важный шанс, предоставленный судьбой. Ах, если бы это она, София Уинстон, надела эти тяжелые ожерелья, если бы София Уинстон стояла на раскопках плечом к плечу со своим отважным мужем и смотрела вниз, на золотой лик Агамемнона!

Она могла предаваться таким мечтам часами. Так же было и сегодня днем в Парке, когда она погружалась в них, только чтобы не слышать ядовитых сплетен своей тети и не думать о предстоящем бале. И тот мужчина у фонтана как будто шагнул ей навстречу из ее собственных фантазий: высокий, красивый иностранец, прекрасно говорящий по-английски. Сейчас, оказавшись в своей хорошо знакомой комнате, она поежилась, вспоминая их разговор. Никогда еще она не чувствовала себя такой молодой, растерянной и беспомощной.

Смирившись с тем, что ожидало ее этим вечером, она села перед зеркалом и начала расчесывать волосы. Горничная уже разложила на кровати ее новое платье из бордового шелка. София не без удовольствия думала о том, что наденет его этим вечером: недавно вошедший в моду фасон очень шел к ее фигуре.

Краем глаза она заметила какое-то движение за окном и, испуганная, обернулась. На балконе, прямо за высокой стеклянной дверью, стоял человек и смотрел на нее.

Она вздрогнула, едва сдержав крик, и плотно запахнула халат на шее. Человек вскинул руки, словно умолял ее не поднимать шума. Чуть наклонив голову, чтобы не мешало собственное отражение, она пристальнее вгляделась в фигуру на балконе и поняла: это он, тот незнакомец из Парка.

Она не верила своим глазам. Как он попал сюда? Ее комната находилась на третьем этаже, — значит, он забрался по стене, а потом залез на балкон? Минуту она колебалась, а затем взяла со стола лампу и шагнула ближе к окну, чтобы рассмотреть получше. Он стоял совершенно неподвижно и внимательно следил за каждым ее движением. Не дойдя нескольких шагов, она остановилась в раздумье. Еще не поздно было закричать.