Голем и джинн - [148]

— Доброе утро, Махмуд, — поздоровалась Мариам.

Он что-то пробурчал в ответ.

— День сегодня будет душным, а может, и дождь пойдет. Заходите к нам, если что-нибудь понадобится.

Слова были знакомыми, а тон совсем новым, непривычным. Мариам говорила так, словно сильно устала или, может, потерпела поражение. Салех ничего не сказал: он продолжал накладывать мороженое и обменивать его на согретые маленькими ладонями монетки.

Еще шаги, и новый ребенок встал в очередь. Хихиканье и поддразнивание тут же прекратились. Девочка прошептала что-то своей соседке, та ей ответила и передала дальше. Салех расслышал слова «мать» и «умерла». Подошла очередь того, кто был причиной этого внезапного молчания, и Салех увидел короткие штанишки и бледные коленки мальчика. Он вручил тому мороженое и услышал в ответ «спасибо», произнесенное еле слышным шепотом.

— Погоди, Мэтью, — попросила Мариам и дальше продолжала, понизив голос: — Ты уверен, что хочешь в школу? Я могу пойти с тобой и поговорить с учителем… — Последовал тихий ответ, и Мариам вздохнула. — Ну хорошо, только возвращайся пораньше. Ужин будет в пять. Тогда и поговорим.

Какое-то движение — робкая попытка обнять? — но мальчик уже ушел, и его неслышные шаги растворились в уличном шуме.

Все это невольно заинтересовало Салеха, но он продолжал молча трудиться. В очереди оставалось всего несколько человек; прогульщики не решались приблизиться, пока Мариам не уйдет. Очередь закончилась, но Мариам по-прежнему стояла рядом. Вероятно, хотела поговорить с ним.

— Меня беспокоит этот мальчик, — призналась она после долгой паузы.

Так и есть.

— Кто он?

— Мэтью Мунсеф. Сын Надии Мунсеф. Она умерла этой ночью. Мы с Саидом присматриваем за ним, пока не свяжемся с семьей его матери.

Он кивнул. Будь это не Мариам, а кто-нибудь другой, сама мысль о том, чтобы маронитка взяла ребенка из семьи восточных православных христиан, показалась бы абсурдной и вызвала скандал. Кто-нибудь другой, но не Мариам. Рано или поздно он разгадает ее тайну и поймет, как ей это удается.

— Он спал, когда Надия умерла. Мне пришлось рассказать ему. — Пауза, а потом неуверенный вопрос: — Как вы думаете, он теперь ненавидит меня?

Салех вспомнил тех матерей, которые умирали на его глазах, и детей, упрекавших его за то, что не сумел их вылечить.

— Нет, — покачал он головой. — Не вас.

— Я знаю, что не могу заменить Надию. Сегодня я думала, что ему лучше остаться дома, но я ведь могу только догадываться. Я не умею обращаться с детьми. — Последнее было сказано с подкупающей простотой. Через минуту она добавила: — Я рассказывала вам, как чуть не умерла, когда была маленькой?

Салех покачал головой.

— У меня была ужасная лихорадка, и доктор сказал матери, что я вряд ли выживу. Он посоветовал отвезти меня к святилищу Святого Георгия в Джуни.

Салех поморщился при мысли, что врач может дать такой совет, но Мариам поспешно объяснила:

— Я понимаю, но мать была в отчаянии. Вы знаете это святилище? — (Он покачал головой.) — Это озеро в пещере над заливом Джуни. Святой Георгий вымыл там копье после того, как убил дракона. Она отнесла меня в пещеру, зажгла свечу и опустила меня в воду. Стояла весна, и вода была ледяная. Как только я ее коснулась, сразу же заорала, а мама заплакала, потому что до этого я много дней не издавала ни звука. Она поняла, что теперь со мной все будет хорошо. Мать рассказывала мне эту историю снова и снова — как святой Георгий услышал ее молитвы и спас мне жизнь.

Салех мог бы предложить ей несколько объяснений этого чудесного исцеления: врач поставил неправильный диагноз, ледяная вода переломила развитие лихорадки. Но он ничего не сказал.

— Бездетные женщины тоже ходят в это святилище, — продолжала Мариам. — Иногда мне думается… Но я не хочу второй раз просить о помощи. Мне кажется, это будет уже жадностью.

— Нет, не будет, — твердо сказал Салех.

— Нет? Почему?

— Это его обязанность. Хороший целитель не имеет права выбирать. Если он может помочь, значит должен.

Она задумалась:

— Я как-то не думала об этом. Хороший целитель… Как жаль, что доктор Надии не был таким целителем. Может, она бы выжила.

— От чего она умерла?

— Я не помню названия. Что-то длинное и латинское. Но у нее были частые боли, температура и сыпь на лице. Доктор Джербан увидел ее и сразу понял.

— Lupus erythematosus.

Салех не собирался этого говорить. Слова сами всплыли в памяти, и теперь их эхо непоправимо висело в густом утреннем воздухе. Он отдал бы все монеты у себя в кармане и мороженицу в придачу, чтобы только взять их назад.

Он чувствовал, что Мариам смотрит на него, заново что-то решая.

— Да, правильно, — медленно подтвердила она.

— А мальчик? — спросил он, пытаясь оттянуть расспросы. — Отца нет?

— Можно сказать, что нет. Уехал торговать на запад и пропал.

— Семья матери примет его?

— Надеюсь. Они не видели его с тех пор, как он был младенцем. Вроде бы жестоко заставлять его уезжать из единственного дома, который он знает. Но как он может жить один, без семьи? — Еще один вздох. — Может, ему понравится в деревне, там тише, чем здесь. По крайней мере, будет подальше от этой мастерской жестянщика.