Голдфингер. Операция «Удар грома». Шпион, который любил меня - [86]

Ничего не добавил и Бонд. У «фольксвагена» крыша низкая, водителя не разглядел, только высунулась рука, блеснул пистолет.

Копию протокола Управление по разведке и контрразведке запросило у полицейских и отправило в штаб операции «Гром». М. еще раз переговорил с Бондом — коротко и раздраженно, будто в нападении виноват сам Бонд. Посоветовал не тревожиться: вероятно, это хвост прошлых дел, полиция разберется. Главное сейчас — операция «Гром».

8. Братская могила

Операция «Омега» шла без сучка, без задоринки: три ее этапа завершены были точно в срок.

В Джузеппе Петаччи Блофельд не ошибся. Во время войны, восемнадцати лет, тот уже был вторым пилотом сторожевого бомбардировщика немецкой марки, а немцы редко доверяли свои самолеты итальянцам. Летал над Адриатикой. Их эскадрилью даже оснастили новейшими немецкими минами нажимного действия, но военное счастье вскоре улыбнулось союзникам, и Петаччи решил позаботиться о себе: что нужно делать, он знал. Во время очередного патрульного облета он пристрелил, по пуле в затылок, командира и штурмана и, над самой водой, на бреющем, под зенитным огнем, долетел до взятого союзниками порта Бери. Вывесил из окна кабины рубашку и сдался английским летчикам. Контрразведчикам он рассказал красивую сказку: поступил-де в итальянскую военную авиацию, чтобы вредить фашистам.

И после войны считался доблестным героем Сопротивления. Жизнь покатилась легко: несколько лет летал вторым пилотом и командиром экипажа в гражданской авиации, потом вернулся в Военно-воздушные силы полковником, а еще спустя время его приписали в НАТО и назначили вместе с другими пятью итальянцами в передовое оборонительное соединение. Однако ему уже стукнуло тридцать четыре, и он решил, что пора уступить место молодым, пусть и они повоюют… А он — он всю жизнь любил вещи броские, первосортные, дорогие. И владел всем, о чем мечталось: у него было два золотых портсигара, массивные золотые часы на золотом же гибком браслете, белая машина с откидывающимся верхом, модная одежда… Женщины тоже мог добиться любой. Теперь ему хотелось купить другую машину, особенную, гладкую, вытянутую каплей, — он видел такую на Миланской автомобильной выставке. А пуще всего хотелось зажить по-новому, никогда больше не видеть светло-зеленых натовских коридоров, не летать; все сменить — и страну, и имя, уехать, скажем, в Рио-де-Жанейро… Но для этого нужен новый паспорт, деньги и чья-нибудь помощь.

Итальянец по фамилии Фонда, Четвертый из «Спектра», искал — по парижским ночным клубам, куда захаживают натовцы, — именно такого человека. Целый месяц Четвертый тщательно готовил снасти, прикармливал рыбину, наживлял крючок и, наконец, забросил удочку. Рыбина так поспешно клюнула, что в «Спектре» даже решили проверить, не двойная ли игра. Но Петаччи оказался чист, и ему предложили следующее: во время учений он угоняет «Защитника». Об атомных бомбах не говорилось вообще, угнать якобы просит кубинская революционная группа — так она привлечет внимание к себе и своим целям, лучшей рекламы не придумаешь. Петаччи притворился, что верит — какая разница, для кого угонять. Он должен был получить миллион долларов, паспорт на любое имя и с любым гражданством и билет от места посадки самолета до Рио-де-Жанейро. Угон был продуман во всех подробностях, и утром второго июня Петаччи был собран, спокоен; «Защитник» с ревом разбежался на полосе и взмыл в небо.

На учениях в огромное нутро военного самолета, сразу за кабиной, обычно ставили два кресла от гражданского. С час Петаччи просидел в таком кресле, а пятеро летчиков, склоняясь над приборами, вели самолет. Когда придет время, он справится и один, с автопилотом: будет лишь проверять высоту, держаться ровно 32 тысячи футов, как раз над трансатлантическим коридором. Сойти с направления «Европа — Америка», повернуть на юг, к Багамам, одному трудновато… И садиться страшно, но за миллион долларов перетерпит — посадка обдумана, расписана по минутам, записная книжка в кармане.

В десятый раз он взглянул на часы. Пора! Спрятавшись за перегородку, проверил кислородную маску, вытащил из кармана баллончик с красным ободком, повторил про себя, сколько раз повернуть клапан, положил обратно и пошел в кабину.

— А вот и Джузеппе! Проходи, гостем будешь! — Командир любил итальянца — много летали вместе, попадали в переделки.

— Спасибо, спасибо…

Петаччи задал несколько вопросов, проверил курс, скорость, высоту. Уже перешли на автопилот, и летчики расслабились, их потянуло ко сну. Петаччи встал спиной к металлической полке, где хранились бортовой журнал и карты, опустил руку в карман, три раза повернул клапан, вытащил баллончик и сунул его на полку, между карт. Потом широко зевнул и сказал весело:

— Задам-ка я храповицкого. — Это словечко он приготовил заранее и произнес легко, естественно.

— А по-итальянски как? Храповиццио? — засмеялся штурман.

Петаччи добродушно усмехнулся. Вышел из кабины, уселся в кресло и, нацелив кислородную маску, стал ждать.

Ему говорили — подействует максимум через пять минут. И точно, минуты через две сидевший у самой полки штурман вдруг схватился за горло, захрипел и упал. Радист выронил наушники и двинулся было к нему, но и сам рухнул на колени, завалился набок. Трое других тоже задыхались. Бортинженер и второй пилот слепо вцепились друг в друга, вместе сползли с кресел. Командир что-то пробормотал, нашарил микрофон, привстал и медленно обернулся: через открытую дверь он успел еще взглянуть на Петаччи и упал замертво.