Голдфингер. Операция «Удар грома». Шпион, который любил меня - [135]

Я кивнула и поднялась. Взяла со стола конверт, в последний раз посмотрела на золотистые волосы, на рот, которые любила, на сильные плечи, и, чувствуя, как подступают слезы, быстро вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

До встречи с Куртом я была птицей с одним подбитым крылом. Теперь у меня было перебито и другое.

6. Отправляйтесь-ка на запад, барышня

В конце августа, когда все это случилось, Цюрих был приветлив, настолько, насколько этот скучный город вообще может быть таковым. Чистая, ледникового происхождения вода озера сверкала, по ее глади скользили яркие парусные шлюпки и водные лыжники, общедоступные пляжи были переполнены загоревшими купальщиками, а угрюмые Вокзальная площадь и Вокзальная улица, которым город так гордится, были заполнены толпами гомонящих молодых туристов с рюкзаками, которые спешили в горы. Здоровая, хорошо организованная праздничная атмосфера действовала мне на нервы, которые, казалось, были обнажены, и наполняла, мое сердце страданиями и болью. Так вот оно, воплощенное представление Курта о жизни — о естественных радостях, примитивное существование примитивных животных. И мы с ним вели именно такую жизнь. На первый взгляд это было замечательно. Но светлые волосы, ясные глаза и загар — все это такой же камуфляж, как и косметика на женском лице. Тоже глянец, но несколько иного характера. Мысли, конечно, не новые, но теперь я была обманута дважды: отсутствием духовности Дирека, и примитивностью Курта, и я уже была готова отказать всем мужчинам в каком бы то ни было доверии. Я не то, чтобы надеялась, что Курт или Дирек женятся на мне, я надеялась, что они будут добры со мной, будут вести себя как подобает «джентльменам» — если уж нельзя обойтись без этого, будут нежны со мной, как я, по-моему была нежна с ними. Вот в этом-то конечно, и крылся корень зла. Я была слишком нежной, слишком услужливой, и хотела прежде всего доставить удовольствие им (получить удовольствие — дело второе), поэтому-то они и приняли меня за легкую добычу, за что-то, чем можно воспользоваться и бросить за ненадобностью. Ну что ж, теперь с этим покончено! Отныне я буду только брать, ничего не давая. Мир показал мне свои зубы. Я покажу ему свои, я вела себя, как новичок, не нюхавший пороха. Теперь я была стреляным воробьем. Я гордо подняла голову, как и подобает настоящей молодой канадке (ну, скажем, достаточно молодой настоящей канадке!) и, научившись отражать удары, решила, для разнообразия, раздавать их сама.

Аборт, будем называть вещи своими именами, послужил хорошей подготовкой к новой роли. Консьерж в гостинице посмотрел на меня все понимающими глазами — такие глаза у них у всех — и сказал, что гостиничный доктор в отпуске, но был другой не менее опытный. (Он знал? Догадался?) Доктор Зюскинд осмотрел меня и спросил, имею ли я достаточно денег. Когда я сказала, что деньги у меня есть, мне показалось, он был разочарован.

Гинеколог был еще более откровенен. И у него был сельский домик: гостиницы в Цюрихе такие дорогие. Не буду ли я возражать против короткого отдыха перед операцией? Я посмотрела на него твердым взглядом и сказала, что Британский консул, мои дядя, пригласил меня к себе, чтобы я могла восстановить силы после операции, и я была бы рада, если бы меня поместили в клинику без задержки. Именно он порекомендовал мне доктора Зюскинда. Уважаемый доктор Брауншвейг, конечно же, знает консула?

Мой фокус-покус был совсем не плох. И исполняла я его в своей новой манере — решительной, не терпящей возражений, да и гамбит был продуман заранее. Бифокальные очки отразили шок. Последовали сухие исчерпывающие объяснения и поспешный звонок в клинику. Да, конечно. Завтра, после обеда. Необходимо взять с собой лишь вещи, которые понадобятся ночью.

Как я и ожидала, операция была лишь морально неприятна, физически же совершенно безболезненна, и через три дня я снова была в гостинице. Решение было принято. Я вернулась самолетом в Англию, прожила несколько дней в новой гостинице «Ариэль», что рядом с лондонским аэропортом, избавилась от некоторых мелких вещей, оплатила счета, потом договорилась о встрече здесь же, в Хэммерсмите с агентом фирмы «Веспа» и отправилась на свидание с ним.

План у меня был следующий: уехать, по крайней мере на год, и посмотреть другую половину мира. Лондон я уже повидала. Жизнь здесь била меня слева и справа, и я едва держалась на ногах. Я решила, что просто-напросто это место было не для меня. Я не понимала слишком сложного мира Дирека и не умела любить той клинической, хладнокровной современной любовью, которую предложил мне Курт. Я сказала себе, что это все потому, что у меня слишком много «сердца». Ни одному из этих мужчин сердце мое не было нужно, им было нужно только мое тело. То, что я в конце концов пришла к этому старому, как мир объяснению, к которому испокон веков прибегают брошенные женщины, чтобы оправдать свое неумение удержать мужчину, было, как я позднее поняла, еще более важной причиной моей неудачи, гораздо более важной, чем вся эта болтовня о «сердце». Истина состояла в том, что я была слишком наивной и бесхитростной, чтобы выжить в джунглях большого города. Я была слишком легкой добычей для хищников. В общем и целом я была слишком уж «канадка», чтобы соперничать с Европой. Быть по сему! Раз я простушка, отправляюсь назад, в те места, где все такие. Но не для того, чтобы сидеть, хандрить и вести растительный образ жизни. Я отправлюсь туда, чтобы искать и рисковать. Всю осень я буду ездить по Америке, зарабатывая на жизнь официанткой, приходящей няней, регистратором, пока не доберусь до Флориды; там я найду работу в какой-нибудь газете и буду нежиться на солнышке до весны. Ну, а там посмотрим!