Гоголь как духовный писатель - [15]

[23] Этот же «господин со звездою» (слово звезда или звезды фигурирует лишь в рукописном варианте) появится затем в «Носе», недовольный «слухами» и «выдумками» о появлении носа и стремящийся с помощью правительства пресечь их (т.е. всячески утаить от народа появление антихриста под предлогом, что в «просвещенный век» не верят в дьявола, — тема, параллельная «Запискам сумасшедшего» и «Мертвым душам», см. ниже. Ср. во второй редакции «Портрета» слова художника-монаха: «Я знаю, свет отвергает существование дьявола, и потому не буду говорить о нем...»).

[24] Рукописный вариант, «во фрак» Ар — явно продиктовано цензурой.

[25] Помимо объяснения, предложенного комментаторами (литьем холодной воды на голову было принято лечить сумасшедших), нам видится еще второе (не отмеченное в гоголеведении): у героя «лечение» ассоциируется с одним из считавшихся особенно страшными способов мучения, применявшихся инквизицией, когда на голову (в рукописи точнее: «на темя») через определенные промежутки падали капли воды (об этом я читал когда-то в одной из книг по истории инквизиции; Гоголю, занимавшемуся историей Средних веков, это должно было быть известно). Описывая мучения Поприщина (а как пишут комментаторы СС, в рукописи в названии повести было еще третье слово, прочитываемое В.А.Воропаевым и И.А.Виноградовым не как «музыкант», а как «мученик», т.е. — «Записки сумасшедшего мученика»! — СС III/IV, 504), Гоголь фактически провидел свою судьбу: перед самой кончиной писателя, получившего откровение о своей близкой кончине и готовившегося к достойной христианина смерти, доктора признали больным менингитом и находящимся не в своем уме, подвергнув насильственному лечению — поливании на голову холодной воды.

[26] По-видимому, здесь имеется в виду Август Жюль Арманд Полиньяк, бывший одним из главных виновников июльской резолюции 1830 года во Франции; когда конституционная монархия [410] Людовика XVIII и Карла Χ была заменена парламентской монархией Луи-Филиппа. В рукописи вместо Полиньяка фигурировал Талейран (ПСС III, 570, вариант к с.213, строка 14).

[27] Комментарий (написанный по другому поводу) к этим «политическим догадкам» Поприщина можно почерпнуть из СС VI, 499—500.

[28] Сохранившееся в черновике слово «Царица» (ПСС Ш, 571, сноска 1) позволяет предположить, что «отступление» является на самом деле молитвой к Богоматери (любимейшая молитва каждого православного: «Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятелище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве.Тебе, ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да сохраниши мя и покрывши во веки веков. Аминь»). Если это предположение (в специальной литературе нам, насколько помнится, нигде не встречавшееся) верно, то оно вскрывает одну из важнейших подоснов «лирических отступлений» Гоголя! Среди гоголевских Dubia существует традиционно приписываемая ему молитва к Богоматери (текст и необходимые пояснения в СС VI, 547—549), составленная, по-видимому, писателем в последние годы его жизни. В этом свете сомнительные наблюдения Вайскопфа (1993, с.299—300) оказываются излишними.

[29] Последний алжирский дей Гусейн-паша был низложен французами в 1830 г. (тема, параллельная французской революции), а о его смерти сообщалось в «Северной пчеле» в 1834 г. (Берков [см. след. примеч.], с.359).

[30] Так в 15-м издании (СПб.,1900. Т.9. С.128). В рукописи и ПСС вместо «алжирского бея» — «французского короля» (ПСС Ш, 571, в конце). На самом деле, по одной не получившей среди гоголеведов распространения н поддержки гипотезе [Берков Π.Η. Об одной мнимой опечатке у Гоголя (к истории текста «Записок сумасшедшего»). — Гоголь. Статьи и материалы. Л., 1954. С.356—361], с которой мы целикам согласны, следует читать вместе с editio princeps: «A знаете ли что, у Алжирского Дея под самым носом шишка?» — или, в современном и более понятном варианте: «А знаете ли что? У алжирского дея под самым носом шишка!». «Шишка»: может, следует сравнить с «прыщиком» на носе майора Ковалева? Во второй редакции «Портрета» квартальный спрашивает у Чарткова об одной из картин: «А у этого зачем так под носом черно? табаком, что ли, он себе засыпал?» — «Тень, — отвечал он на это сурово <...»> — «Ну, ее бы можно куда-нибудь в другое место отнести, а под носом слишком видное место» (ПСС III, 95. Рассуждения о свете и тени более характерны для Гоголя начала 1840-х гг., выделенные же курсивом слова заслуживают особого внимания).

[31] Ср. вариант финала: «Ты видишь, как жестоко поступают со мною за любовь» (курсив мой, ПСС III, 571, вариант к с.214, строке 20, исправление б).

[32] О действительной вони на этой улице Гоголь пишет в одном из писем: еще одно свидетельство переосмысления в повести реальных фактов.

[33] Ср., напр., СС Ш/IV, 476, 505, 523. Несомненно, что замысленный в 1832 году «Владимир 3-й степени» (орден!), как и ряд комедий, выросших из этого произведения, был напрямую связан с честолюбием героя, сошедшего из-за этого с ума. Однако такой «однобоко-прямой» интерпретации «Записок сумасшедшего», отражающей лишь один герменевтический план, противится внутреннее чутье читателя: ведь причиной честолюбия Поприщнна является любовь (сколь важное и значимое для Гоголя слово!); кроме того, как истолковать целых три лирических отступления, напрямую связанных с судьбой Поприщина? Дело, по нашему мнению, в том, что у Гоголя в большинстве случаев нет либо «черных», либо «белых» персонажей, а в душе каждого заложены черты Божьего образа, хотя бы и еле теплящиеся, и от самого героя зависит его духовное развитие. Выявлением этих скрытых черт, с которыми был связан замысел второй и третьей частей поэмы, и вызваны в «Мертвых душах» многие из лирических отступлений и намеков Гоголя (см. прекрасное второе письмо архим. Феодора Бухарева, по своей богословской глубине так и не превзойденное в гоголеведении). Ср. с «Авторской исповедью»: «С тех пор как мне начали говорить, что я смеюсь не только над недостатком, но даже целиком и над самим человеком, в котором заключен недостаток, и не только над всем человеком, но и над местом, над самою должностью, которую он занимает {чего я никогда даже не имел и в мыслях), я увидал, что нужно со смехом быть очень осторожным <...>» (ПСС VIII, 442—443; курсив мой — А.Д.). Поприщин всецело искупает своим мученичеством честолюбивую страсть, и это дает возможность Гоголю отождествить (если можно так сказать, «неслитным соединением») себя с героем под конец «поприща» последнего. Точно так же невозможно, на наш взгляд, характеризовать чистописание Акакия Акакиевича лишь отрицательно, раз он не в состоянии [411] составить бумагу (см. СС III/IV, 539), поскольку сам Гоголь ценил красивый почерк, а в обязанности Башмачкина, и не думающего «покушаться» на следующий чин, не входило составление реляций. С «убогостью» Акакия Акакиевича связаны и определенные достоинства (скромность, терпение), и именно поэтому (а не только из-за жалости) его образ вызывает симпатию и сострадание читателя (вопреки часто предлагающейся интерпретации персонажа как воплощения чуть ли не последней степени стирания Божьего образа в человеке).