Götterdämmerung: cтихи и баллады - [7]

“Кому-то с женой повезет”.

Но жизнь — это трудное дело,

В ней много встречается зла.

Вдруг мама у ней заболела,

Как листик осенний слегла.

Лежит она, смеживши веки,

Вот-вот Богу душу отдаст.

А Маша горюет в аптеке,

Там нету ей нужных лекарств.

Сидит, обливаясь слезами,

Склонивши в печали главу.

Да умные люди сказали:

“Езжай-ка ты, Маша, в Москву.

Живет там глава государства

В тиши теремов и палат,

Поможет достать он лекарство

Ведь мы его электорат”.

Ее провожали всем миром,

Не прятая искренних слез.

Никто не сидел по квартирам.

Угрюмо ревел тепловоз.

Вслед долго платками махали,

Стоял несмолкаемый стон.

И вот на Казанском вокзале

Выходит она на перрон.

Мужчина идет к ней навстречу:

“Отдай кошелек”, — говорит.

А был это Лева Корейчик,

Известный московский бандит.

Вот так, посредине вокзала

Наехал у всех на виду,

Но Маша ему рассказала

Про горе свое и беду.

Тут слезы у Левы как брызни,

Из глаз потекло, потекло…

Воскликнул он: “Чисто по жизни

Я сделал сейчас западло.

Чтоб спать мне всю жизнь у параши,

Чтоб воли мне век не видать

За то, что у девочки Маши

Я деньги хотел отобрать.

Достанем лекарство для мамы,

Не будь я реальный пацан,

Начальник кремлевской охраны —

Мой старый и верный друган.

Чтоб мне не родиться в Одессе,

Не буду я грабить сирот”.

Довез он ее в “мерседесе”

До самых кремлевских ворот.

И впрямь был здесь Лева свой в доску,

Так жарко его целовал

Начальник охраны кремлевской,

Высокий седой генерал.

Усы генерала густые,

Упрямая складка у рта,

Под сердцем героя России

Горит золотая звезда.

Поправил он в косах ей ленту,

Смахнул потихоньку слезу,

И вот в кабинет к президенту

Он нашу ведет егозу.

На стенах святые иконы,

Огромное кресло, как трон,

Стоят на столе телефоны.

И красный стоит телефон.

Притихли у двери министры.

Премьер застыл, как монумент.

А в кресле на вид неказистый

Российский сидит президент.

Взвопил он болотною выпью,

Услышавши Машин рассказ:

“Я больше ни грамма не выпью,

Раз нету в аптеках лекарств”.

Не веря такому поступку,

Министры рыдают навзрыд.

Снимает он красную трубку,

В Америку прямо звонит.

“Не надо кредитов нам ваших,

Не нужно нам мяса, зерна.

Пришлите лекарство для Маши,

Ее мама тяжко больна”.

На том конце провода всхлипнул,

Как будто нарушилась связь,

А это всем телом Билл Клинтон

Забился, в рыданьях трясясь.

Курьеры метались все в мыле,

Умри, но лекарство добудь.

И Моника с Хиллари выли,

Припавши друг другу на грудь.

И вот через горы и реки

Летит к нам в Москву самолет,

А в нем добрый доктор Дебейкл

Лекарство для Маши везет.

Да разве могло быть иначе,

Когда такой славный народ?

Кончаю и радостно плачу,

Мне жить это силы дает.

О Пушкине Из цикла “Смерти героев”

Застрелил его пидор

В снегу возле Черной речки,

А был он вообще-то ниггер,

Охочий до белых женщин.

И многих он их оттрахал

А лучше бы, на мой взгляд,

Бродил наподобье жирафа

На родном своем озере Чад.

Играл бы в Гарлеме блюзы,

Но поэтом стал, афрорусский.

За это по всему Союзу

Ему понаставили бюсты

Из гипса, бронзы и жести

На книжках, значках, плакатах

Он всех нас за эти лет двести

Не хуже, чем баб, затрахал.

Но средь нас не нашлося смелых,

Кроме того пидараса,

Что вступился за честь женщин белых

И величие арийской расы.

2000

«Последний шепот…»

Последний шепот,

И нет в живых.

Прощай, Европа

Сороковых.

Где на панели

У серых стен

Ночами пели

“Лили Марлен”.

Чуть что хватались

За острый нож

И отзывались

На кличку “Бош”.

Где розы млели,

Звенела сталь,

И фильмы Лени

Шли Риффеншталь.

Остались мили,

Руины мерить.

Все разбомбили

В-26.

Где наши замки,

Монастыри?

Зачем вы, янки,

Сюда пришли?

С другого света

Достались нам

Лишь сигареты

Да чуингам…

Смерть украинца Из цикла “Смерти героев”

Арбайтер, арбайтер, маляр-штукатур,

Подносчик неструганных досок,

Скажи мне, когда у тебя перекур?

Задам тебе пару вопросов.

Скажи мне, арбайтер, сын вольных степей,

Зачем ты собрался в дорогу?

Зачем ты за горстку кацапских рублей

Здесь робишь уси понемногу?

Сантехнику ладишь, мешаешь бетон,

Кладешь разноцветную плитку?

Зачем на рабочий сменял комбиньзон

Расшитую антисемитку?

Скитаешься ты в чужедальних краях,

По северной хлюпаешь грязи.

Ужель затупился в великих боях

Трезубец Владимира князя?

Не здесь же, где щепки, леса, гаражи,

Тараса Шевченко папаха лежит?

Ты предал заветы седой старины,

Не вьются уж по ветру чубы.

Не свитки на вас, даже не жупаны,

Усы не свисают на губы.

О чем под бандуру поют старики?

Почто с москалями на битву

Не строят полки свои сечевики

Под прапором жовто-блакитным?

Где ваши вожди, что, блестя сединой,

Пируют на вольном просторе?

Шуршат шаровары на них шириной

С веселое Черное море.

Щиты прибивают к Царьградским вратам,

Эпистолы пишут султанам?

Хмельницкий Богдан и Бендера Степан,

Другие паны-атаманы?

Где хлопцы из прежних лихих куреней

В заломленных набок папахах,

Гроза кровопийцев жидов-корчмарей,

Гроза янычаров и ляхов?

Ты скажешь, что в этом не ваша вина,

Но ты не уйдешь от ответа.

Скажи, где УНА? Нет УНА ни хрена!

УНСО налицо тоже нету.

Он медлит с ответом, мечтатель-хохол,

Он делает взгляд удивленный,

И вдруг по стене он сползает на пол,

Сырой, непокрытый, бетонный.

— Оставь меня, брат, я смертельно устал,

Во рту вкус цветного металла,

Знать, злая горилка завода “Кристалл”

Меня наконец доконала.

Раствора я больше не в силах мешать, —