Годы - [80]

— Приходи еще поскорее, когда я буду одна, — сказала она.

Он почувствовал, что его отсылают прочь.

Люди всегда так говорят, думал он, медленно спускаясь по лестнице вслед за леди Уорбертон. Приходите еще. Но я не уверен, что мне стоит… Леди Уорбертон ползла вниз, как краб, цепляясь за перила одной рукой, а другой держась за локоть Лассуэйда. Мартин топтался позади. Он еще раз посмотрел на полотно Каналетто. Хорошая картина, но копия, подумал он. Он глянул поверх перил и увидел черно-белые плитки на полу в передней.

Подействовало, заключил он, проходя ступеньку за ступенькой. С переменным успехом, конечно. Но стоило ли? — спросил он себя, когда лакей подавал ему пальто. Двойные двери были широко открыты на улицу. Мимо прошел человек, потом еще один. Они с любопытством заглядывали внутрь и видели лакея в большом ярко освещенном зале и старую даму, которая остановилась на черно-белом шахматном полу. Она одевалась. Сначала приняла свое манто с фиолетовым разрезом, затем меха. С ее запястья свисала сумочка. Старуха была увешана цепочками, пальцы унизывали перстни. Острое землисто-серое лицо, расчерченное морщинами и бороздами, выглядывало из мехов и кружев, как из уютного гнезда. Глаза еще хранили блеск.

Девятнадцатый век отправляется спать, сказал себе Мартин, глядя, как она с трудом, опираясь на лакея, одолевает ступени парадного. Ей помогли сесть в экипаж. Затем Мартин пожал руку хозяину, который выпил вина как раз столько, сколько ему требовалось, чтобы не повредить здоровью, и пошел по Гроувнер-сквер.

В спальне на верхнем этаже дома Бэкстер, горничная Китти, наблюдала из окна, как разъезжаются гости. А, вот и старуха. Бэкстер хотелось, чтобы они поспешили: если прием слишком затянется, ее собственная увеселительная поездка сорвется. Назавтра она запланировала прокатиться вверх по реке со своим молодым человеком. Бэкстер обернулась и оглядела комнату. Все было готово — пальто ее госпожи, юбка и сумка с билетом в ней. Уже давно пробило одиннадцать. Бэкстер постояла в ожидании у туалетного столика. Трехстворчатое зеркало отражало серебряные плошки, пудреницы, гребешки, щетки. Горничная наклонилась и усмехнулась своему отражению — вот так она будет выглядеть, когда отправится по реке. Затем она подобралась, потому что услышала шаги в коридоре. Госпожа шла к себе. Вот и она.

Вошла леди Лассуэйд, снимая с пальцев перстни.

— Простите, что так поздно, Бэкстер, — сказала она. — Теперь мне надо поторопиться.

Бэкстер молча расстегнула ее платье, ловко сдернула его к ногам и убрала. Китти села за туалетный столик, сбросила туфли. Атласные туфли всегда жмут. Она посмотрела на часы, стоявшие на столике. Времени как раз.

Бэкстер подала пальто. Затем — сумочку.

— Билет здесь, миледи, — сказала она, прикоснувшись к сумочке.

— Теперь шляпку, — сказала Китти.

Она наклонилась, чтобы надеть ее перед зеркалом. Маленькая дорожная шляпка из твида, балансировавшая на вершине прически, придала ей вид совершенно другого человека; ей нравилось так выглядеть. Она стояла, в своем дорожном наряде, и размышляла, не забыла ли чего. На мгновение в ее сознании возникла пустота. Где я? Что я делаю? Куда еду? Взгляд остановился на туалетном столике; она смутно вспомнила другую комнату, другое время, когда она была девушкой. Кажется, тогда она жила в Оксфорде?

— Где билет, Бэкстер? — вскользь спросила она.

— В вашей сумочке, миледи, — напомнила Бэкстер. Она держала сумочку в руке.

— Так, все, — сказала Китти, оглядываясь вокруг.

Она почувствовала мимолетное угрызение совести.

— Спасибо, Бэкстер, — сказала она. — Надеюсь, вам понравится… — Она засомневалась, потому что не знала, чему Бэкстер собиралась посвятить выходной. — …спектакль, — закончила она наугад.

Бэкстер едва заметно улыбнулась. Горничные раздражали Китти деланной учтивостью, своими непроницаемыми, насупленными лицами. Но они были весьма полезны.

— До свидания! — попрощалась Китти в дверях спальни.

Бэкстер уже отвернулась: ее ответственность за госпожу кончилась. Лестница находилась в ведении кого-то еще.

Китти заглянула в гостиную, на случай, если ее муж еще был там. Но комната оказалась пуста. Огонь продолжал гореть, кресла, расставленные в круг, как будто еще держали своими ручками остов прошедшего приема. Однако у двери ее ждала машина.

— Успеваем? — спросила она шофера, когда он укрывал ее колени пледом.

Они отъехали.

Вечер был ясный и тихий, на площади видны были все деревья до единого; одни совсем черные, другие испещренные причудливыми пятнами искусственного света. Над дуговыми фонарями вздымались столбы тьмы. Хотя дело шло к двенадцати часам, это время суток едва ли походило на ночь, скорее на призрачный, бесплотный день — благодаря множеству уличных фонарей, проезжающим автомобилям, мужчинам в белых шарфах и легких плащах нараспашку, проходившим по чистым и сухим тротуарам, и освещенным окнам в большинстве домов, потому что везде давались приемы. Когда автомобиль мягко покатил по Мейфэру, город изменился. Пивные закрывались. У фонарного столба на углу собрались люди. Пьяный мужчина горланил какую-то песню; девица навеселе с пером, ниспадавшим на глаза, покачивалась, держась за столб… Однако то, что Китти видела, не шло глубже ее глаз. После стольких разговоров, стольких усилий и спешки она не могла осознать увиденное. А ехали они быстро. Автомобиль повернул и на полной скорости понесся по длинному ярко освещенному проспекту с большими магазинами, витрины которых были закрыты ставнями. Улицы были почти пусты. Желтые вокзальные часы показывали, что осталось пять минут.