Годы - [41]

— Ну вот, опять! Опять и опять! — раздраженно воскликнула Салли. Ветерок, напитанный странным сухим запахом лондонской почвы, повеял ей в лицо, вздувая шторы. Растянувшись на постели, она смотрела на луну, которая висела на невообразимой высоте. На фоне луны плыли клочки тумана. Наконец они пропали, и Салли увидела линии, будто высеченные на белом диске. Что это? — подумала она. Горы? Долины? А если долины, стала она воображать, закрыв глаза, то там есть белые деревья, холодные пещеры, и соловьи — два соловья призывают друг друга, перекликаются через долину… Вальс подхватил слова «два соловья призывают друг друга» и разнес по округе, однако, повторяя ритм снова и снова, он огрубил их, сгубил их. Танцевальная музыка вторгалась во все. Сначала она вызывала восторг, потом надоедала и, наконец, становилась невыносимой. А ведь было всего без двадцати час.

Губа Салли приподнялась, как у лошади, которая собирается укусить. Коричневая книжка оказалась скучной. Салли протянула руку над головой — к полке, уставленной потертыми книгами, — и не глядя достала с полки другой томик. Она открыла его наугад. Однако взгляд ее привлекла одна из парочек, по-прежнему сидевшая в саду, хотя остальные ушли в дом. О чем они говорят, интересно, подумала Салли. В траве что-то блестело. Она увидела, что черно-белая фигура наклонилась и подняла неизвестный предмет.

— И, поднимая его, — прошептала Салли, выглядывая из окна, — он говорит своей даме: «Смотрите, мисс Смит, что я нашел в траве, — осколок моего сердца, моего разбитого сердца. Я нашел его в траве и буду носить на груди», — и она пробормотала в такт печальному вальсу: — Сердце разбито любовью, точно… — Она прервалась и посмотрела в книгу. На форзаце было написано:

«Саре Парджитер от ее двоюродного брата Эдварда Парджитера».

— …точно стеклянный сосуд, — закончила она, перевернула титульный лист и прочитала: — «Антигона Софокла, переложенная на английские стихи Эдвардом Парджитером».

Салли опять выглянула из окна. Мужчина и женщина покинули сад и уже поднимались по железной лестнице. Она проследила за ними взглядом. Они вошли в танцевальный зал.

— Наверное, посреди танца, — прошептала она, — он достанет находку, посмотрит на нее и скажет: «Что это? Всего лишь осколок стекла… осколок стекла». — Салли вновь обратилась к книге. — «Антигона Софокла», — прочла она.

Книга была совсем новенькая, открывалась со скрипом — потому что Салли открыла ее впервые.

— «Антигона Софокла, переложенная на английские стихи Эдвардом Парджитером», — снова прочла она. Он подарил ей книгу в Оксфорде, жарким днем, когда они бродили по церквям и библиотекам. — Бродили и ныли, — пробормотала она, переворачивая страницы, — и он сказал мне, вставая из глубокого кресла и проводя рукой по волосам: «Эх, пропавшая юность моя»… — Вальс достиг апогея, кульминации своей печали. — Взял он и поднял разбитый бокал, — бормотала Салли в такт, — точно несчастное сердце свое… — Музыка прекратилась, послышались аплодисменты, танцоры опять вышли в сад.

Она пролистала страницы. Сначала она читала по одной строке наугад, а затем из мусора вырванных слов начали вставать сцены — быстро, расплывчато, вразброс. Непогребенное тело убитого лежит, как срубленное дерево, как статуя, выставив в воздух окоченевшую ногу. Стервятники собираются вокруг. Хлопая крыльями, опускаются на серебристый песок. Ковыляя, раскачиваясь, вразвалку, двигаются неуклюжие птицы. Подпрыгивают, размахивая мотнями сизых глоток, — читая, Салли ладонью отстукивала ритм по одеялу, — стремятся к трупу. Быстро, быстро, быстро нанося удары клювами, терзают гниющую плоть. Да. Салли посмотрела на дерево в саду. Непогребенное тело убитого лежит на песке. Но тут появляется в желтом вихре пыли — кто? Салли быстро перевернула страницу. Антигона? Она появляется из облака пыли там, где скачут стервятники, и сыплет белый песок на почерневшую ногу. Стоит, позволяя белой пыли падать на почерневшую ногу. Но смотрите! Еще облака, темные облака. Всадники спрыгнули наземь. Она схвачена, ее запястья стянуты жгутами из ивы, и ведут ее, плененную, — куда?

Из сада донесся раскат хохота. Салли посмотрела в окно. Куда они повели ее? В саду было полно людей. Она не могла расслышать ни слова из того, что они говорили. Фигуры выходили из дома и удалялись обратно.

— На честный суд почтенного владыки? — прошептала Салли: она опять читала слова, выбирая наугад, потому что больше смотрела в окно. Его звали Креонт. Он замуровал ее. Была лунная ночь. Лопасти кактусов отливали серебром. Человек в набедренной повязке три раза сильно стукнул деревянным молотком по свежей кладке. Ее погребли заживо. Гробницей стал курган из кирпичей. Внутри хватало места, только чтобы лежать. Лежать под кирпичами на спине, сказала Салли. Вот и конец, зевнула она, закрывая книгу.

Она растянулась под прохладной гладкой простыней и закрыла подушкой уши. Простыня и одеяло мягко облегали ее тело. А снизу был длинный прохладный матрац. Музыка стала звучать глуше. Ее тело вдруг оборвалось и упало на землю. Темное крыло прошлось по ее сознанию, оставляя за собой молчание, пустоту. Все звуки — музыка, голоса — вытянулись в одну линию и перестали различаться. Книга упала на пол. Салли спала.