Годы - [29]

Элинор быстро прошла по гаревой дорожке к сараю из оцинкованного железа, в котором устраивались собрания. Она опоздала, все уже пришли. Это было ее первое собрание после отдыха, и ее встретили улыбками. Джадд даже вынул изо рта зубочистку — в качестве приветствия, которое польстило Элинор. Вот и все опять в сборе, подумала она, садясь на свое место и раскладывая на столе бумаги.

Но она имела в виду «их», не себя. Она не существует, она — никто. А они все перед ней: Брокет, Кафнелл, мисс Симс, Рэмсден, майор Портер и миссис Лэйзенби. Майор проповедует необходимость организации, мисс Симс (бывшая фабричная работница) за версту чует высокомерие, миссис Лэйзенби предлагает написать своему родственнику сэру Джону, за что получает отповедь Джадда, ушедшего на покой лавочника. Садясь, Элинор улыбнулась. Мириам Пэрриш читает письма. Но зачем морить себя голодом, подумала Элинор, слушая ее. Бедняжка совсем отощала.

Пока шло чтение писем, она оглядывала помещение. Недавно здесь были танцы. Красные и желтые бумажные гирлянды висели под потолком. Цветной портрет принцессы Уэльской по углам украшали веночки из желтых роз. Грудь принцессы пересекала лента цвета морской волны, на коленях она держала пухлую желтую собачку, а плечи ее были расшиты и увешаны жемчугом. Ее облик был преисполнен безмятежности и безразличия. Забавная реакция на все их споры и разногласия, подумала Элинор. Лэйзенби перед этим преклоняется, мисс Симс это высмеивает, а Джадд просто смотрит, подмигивая и ковыряя в зубах. Будь у него сын, как-то сказал он Элинор, он послал бы его в «нивирситет». Однако Элинор прервала свои размышления. К ней обратился майор Портер.

— Так, мисс Парджитер, — сказал он, вовлекая ее в разговор, поскольку они были равными по общественному положению, — вы не высказали нам своего мнения.

Элинор собралась с мыслями, чтобы высказать им свое мнение. У нее было мнение, причем весьма определенное. Она откашлялась и начала говорить.

Дым, который несло через Питер-стрит, собрался в узком промежутке между домами в полупрозрачную серую завесу. Но здания по обе стороны было хорошо видно. Кроме двух домов в середине улицы, все они были точными копиями друг друга: желто-серые коробки с крышами из шифера. Ничего особенного не происходило. Несколько ребятишек играли на мостовой, две кошки что-то теребили лапами в канаве. Однако женщина, высунувшись из окна, рыскала во все стороны взглядом, как будто обшаривала каждую щель, чтобы найти в ней пропитание. Ее глаза, алчные, ненасытные, похожие на глаза хищной птицы, сейчас глядели угрюмо и сонно, словно им было нечем утолить свой голод. Ничего не происходило — совершенно ничего. Но она все смотрела и смотрела, бросая свой праздный и недовольный взор то в одну, то в другую сторону. Затем из-за угла вывернула двуколка. Женщина проследила за ней взглядом. Экипаж остановился перед домами напротив, которые отличались от других зелеными подоконниками и наддверными медальонами с изображением подсолнечника. Из двуколки вышел невысокий человек в твидовой кепке и постучал. Дверь открыла женщина на сносях. Она отрицательно покачала головой, затем посмотрела в обе стороны вдоль улицы и закрыла дверь. Человек остался ждать. Лошадь терпеливо стояла, опустив голову со свисающими поводьями. В окне появилась еще одна женщина, у нее было белое лицо с многочисленными подбородками и нижняя губа, выступавшая подобно карнизу. Высунувшись из окна вместе, две женщины наблюдали за мужчиной. У него были кривые ноги. Он курил. Женщины обменялись каким-то замечанием о нем. Он стал ходить туда-сюда: да, точно, он кого-то ждал. Выбросил окурок сигареты. Женщины все смотрели. Что он сделает дальше? Может, покормит лошадь? Но тут из-за угла быстрым шагом вышла высокая женщина в жакете и юбке из серого твида. Коротышка обернулся и приподнял кепку.

— Простите за опоздание, — громко сказала Элинор, подходя, и Даффус приподнял кепку с добродушной улыбкой, которая ей так нравилась.

— Ничего, мисс Парджитер, — сказал он. Ей всегда хотелось, чтобы он видел в ней не просто работодателя.

— Ну, приступим, — сказала она. Предстоявшее дело вызывало у нее отвращение, но сделать его приходилось.

Дверь открыла миссис Томс, квартирантка с первого этажа.

Боже, подумала Элинор, глядя на округлость у нее под фартуком, опять ждет ребенка — несмотря на все, что я ей говорила.

Они стали ходить по домику — из комнаты в комнату, а миссис Томс и миссис Гроувс следовали за ними. Здесь трещина, там пятно… У Даффуса была линейка, которой он постукивал по штукатурке. Хуже всего то, думала Элинор, пока миссис Томс говорила, что он все равно мне по душе, ничего не могу с собой поделать. В основном — из-за его валлийского акцента: он был очень обаятельным негодяем. Он изворотлив, как уж, она это понимала, но когда он начинал говорить — так певуче! — ей сразу вспоминались долины Уэльса… В штукатурке зияла дыра, такая глубокая, что в нее можно было засунуть палец.

— Посмотрите, мистер Даффус, вот здесь, — сказала Элинор, наклоняясь и вставляя в дыру палец.

Он лизнул карандаш. Ей нравилось ходить вместе с ним на его хозяйственный двор, смотреть, как он измеряет доски и кирпичи, она любила слушать, как он называет предметы короткими и четкими техническими терминами.