Годы - [109]

— Повешу на стул сушиться, — сказал Норт и удалился.

— А ты, Салли, — Элинор направилась к стене, чтобы не мешать танцующим, — будешь танцевать? — Она села.

— Я? — Сара зевнула. — Я хочу спать. — Она опустилась на подушку рядом с Элинор.

— Но на приемы ходят не для того, — засмеялась Элинор, глядя на нее сверху, — чтобы спать! — Она опять увидела картинку, которую представила себе, говоря по телефону. Но ей не было видно лица Сары — только макушку.

— Он у тебя ужинал, да? — спросила Элинор, когда Норт проходил мимо с носовым платком в руке. — И о чем вы говорили? — Элинор опять увидела ее сидящей на краешке стула, качающей ногой, с пятном сажи на лице.

— О чем говорили? — повторила Сара. — О тебе, Элинор. — Мимо них все время кто-то проходил, задевая их колени; начинались танцы. От такого зрелища слегка кружится голова, подумала Элинор и откинулась на спинку.

— Обо мне? А что обо мне говорить?

— О твоей жизни, — сказала Сара.

— О моей жизни? — повторила Элинор. Пары начали медленно кружиться, двигаясь мимо них. Кажется, это фокстрот, предположила она про себя.

О моей жизни, думала Элинор. Странно, второй раз за вечер кто-то говорит о моей жизни. А у меня не было никакой жизни. Жизнь — это то, что творят, чем распоряжаются — семьдесят-то с лишним лет. А у меня есть только настоящий момент, думала она. Я живу здесь и сейчас, слушая фокстрот. Она огляделась. Рядом были Моррис, Роза; Эдвард, откинув голову назад, беседовал с человеком, которого она не знала. Я здесь единственная, подумала она, кто помнит, как он сидел на краю моей кровати в ту ночь и плакал — после того как была оглашена помолвка Китти. Да, многое вспоминается. Позади длинная полоса жизни. Плачущий Эдвард; разговоры с миссис Леви; падающий снег; треснутый подсолнечник; желтый омнибус, трясущийся по Бэйзуотер-Роуд. И я думала про себя, что я самая молодая в омнибусе, а теперь я самая старая… Миллионы мелочей возвращались к ней. Атомы рассыпались и собирались вместе. Но как они складываются в то, что люди называют жизнью? Она сжала кулаки и почувствовала в ладонях твердые маленькие монетки. Вероятно, в самой середине находится «Я», думала она, — это главный узел, центр. И вновь она увидела себя за своим столом, рисующей на промокательной бумаге, проделывающей в ней дырки, от которых отходят лучи. Все дальше и дальше они тянутся; одно следует за другим; сцена заслоняет сцену. А потом они заявляют: «Мы говорили о тебе!»

— О моей жизни… — сказала Элинор вслух, но сама себе.

— Что? — спросила Сара, подняв глаза.

Элинор замолчала. Она забылась. А ее, оказывается, кто-то слушает. Значит, надо привести мысли в порядок, найти правильные слова. Нет, подумала она, слов я найти не смогу. Я никому не могу рассказать…

— Это не Николай? — спросила она, глядя на крупного мужчину, стоявшего в дверях.

— Где? — Сара обернулась, но посмотрела не в ту сторону. А мужчина исчез. Вероятно, она ошиблась. Мою жизнь составляли жизни других, думала Элинор, — отца, Морриса, моих друзей, Николая… В ее памяти всплыли фрагменты одного разговора с ним. Мы то ли обедали, то ли ужинали вместе. В ресторане. На прилавке стояла клетка с розовым попугаем. Они сидели и говорили — это было после войны — о будущем, об образовании. Он не позволил мне заплатить за вино, вдруг вспомнила она, хотя это я заказала его…

Кто-то остановился перед Элинор. Она подняла голову.

— Я как раз думала о тебе! — воскликнула она.

Это был Николай.

— Добрый вечер, мадам, — сказал он, кланяясь на свой иностранный манер.

— Я как раз думала о тебе! — повторила Элинор. В самом деле, впечатление было такое, будто часть ее самой выплыла из глубины на поверхность. — Сядь рядом со мной, — сказала она и придвинула кресло.

— Вы не знаете, что это за человек сидит рядом с моей теткой? — спросил Норт у девушки, с которой танцевал. Она обернулась, но лишь из вежливости.

— Я не знаю вашу тетку, — сказала она. — Я никого тут не знаю.

Танец закончился, и они пошли к двери.

— Я не знаю даже хозяйку, — продолжила девушка. — Хорошо бы вы мне ее показали.

— Вон она. — Норт кивнул в сторону Делии, на которой было черное платье с золотыми блестками.

— А, понятно, — сказала девушка, посмотрев на Делию. — Значит, это хозяйка?

Норт не расслышал имя девушки, и она никого не знала по именам. Он был этому рад. Это помогало ему взглянуть по-новому на самого себя и бодрило. Он проводил девушку до двери. Он старался избежать родственников, в особенности — Пегги, но та как раз стояла в одиночестве у выхода. Норт отвернулся и вывел свою спутницу из гостиной. Должен быть какой-нибудь сад или крыша, где они могли бы посидеть наедине. Девушка была исключительно хороша собой и юна.

— Идемте, — сказал он. — Идемте вниз.

— И что же ты обо мне думала? — спросил Николай, садясь рядом с Элинор.

Она улыбнулась. Он был, как всегда, в наряде из плохо сочетавшихся между собой частей, с печаткой-гербом своей матери-княжны; его смуглое, покрытое морщинами лицо всегда напоминало ей мохнатого зверя с болтающимися складками кожи, который жесток ко всем, кроме нее самой. Но что же она думала о нем? Она думала о нем в целом, она не могла разделить его на мелкие части. В ресторане, она помнила, было накурено.