Годы в броне - [13]

Поздно ночью мы узнали о тяжелых оборонительных боях, которые вела вся дивизия против хлынувших в наступление фашистских войск. Генерал Коваленко разрывался на части, но все же вспомнил о нас. Он потребовал, чтобы я вывел батальон в батуринские леса. Дело это оказалось нелегким, так как мы находились в тесном соприкосновении с врагом.

В небо то и дело взмывали сотни осветительных ракет: немецкие пулеметчики и артиллеристы бесновались. Над нами кружил самолет-разведчик. Долго мы с Поляковым ломали голову, как обмануть врага, незаметно сняться с места и отвести танки в лес.

Выручил нас вечно молчавший заместитель по технической части Дмитриев. Он отыскал где-то в тылах трактор «Ворошиловец». Мы запустили его. Неистовый гул и рычание дизельного мотора, несмолкающий скрежет металла привлекли внимание немцев. В сторону села посыпались мины и снаряды. Хитрость удалась. Пока враг обстреливал село, танки повзводно отходили в лесок. Оттуда Коханюк повел их в назначенный район.

Видя, что танкисты уходят, пехотинцы заметно погрустнели.

— Трудно мне будет без вас, — признался комбат Поляков.

— Обороняться куда легче, чем наступать, — попробовал я успокоить его. — Окопайся поглубже, выкати свои сорокапятки, а там, глядишь, подойдет и твой полк.

— Так-то оно так… А все же помоги мне, браток, век не забуду!

И мы помогли Полякову — оставили два танка, которые он разместил в селе как свой подвижной резерв. Кроме того, я приказал трем экипажам оставаться в своих подбитых танках: их орудия еще могли вести огонь.

Стрелки заметно повеселели.

Пока мы с Поляковым расставляли танки и пулеметы, санитары во главе с фельдшером Лаптевым отправляли в тыл раненых, подбирали убитых. А зампотех Дмитриев с группой ремонтников подползал к подбитым танкам, прицеплял к ним. длинные тросы и оттаскивал в тыл.

Два танка, в том числе и тот, в котором сражался комиссар батальона, эвакуировать не удалось. Они находились на нейтральной полосе: между ручьем, за которым залегли гитлеровцы, и высотами, где окопалась наша стрелковая рота.

Приближался рассвет. Продолжать эвакуацию машин с поля боя стало невозможно.

Между тем судьба Ткачева, волновавшая всех нас, оставалась неясной. Одни говорили, что Ткачев остался в горящем танке. Другие утверждали, что видели его обожженным, тяжело раненным, но что в последнюю минуту, перед самым взрывом танка, кто-то извлек комиссара из горящей машины и потащил за обратные скаты высоты.

Времени для размышлений, к сожалению, не было. Батальон ожидал моего возвращения. С грустью расставался я с Поляковым. Вчера судьба свела нас, двух молодых комбатов, которые в первый раз повели в бой свои подразделения. А сегодня уже приходится расставаться.

Поляков прервал затянувшееся молчание:

— Как-никак, а все же мы дали жизни фашистам. Подбили четыре танка. Выгнали гитлеровцев из села. Захватили высоты, немало врагов уложили, а троих даже взяли в плен. Правда, не так уж плохо!

Я молча согласился с ним, хотя на душе было муторно: дорого обошелся нашему батальону этот бой. Десяток подбитых и сожженных танков, более двадцати убитых и раненых, смерть ротного командира Мельникова, пропавший без вести комиссар батальона Ткачев…

— Для меня этот бой — особый, — продолжал Поляков. — Теперь я видел войну своими глазами… Жертвы, конечно, велики, но самое главное — мы убедились, что можем бить фашистов, что они тоже уязвимы и драпают, когда им поддают жару. Теперь я знаю: нас они не одолеют! Слушай, дружище, если останемся в живых, давай обязательно встретимся и вспомним наш первый бой на Смоленщине.

* * *

Безбашенный танк, использованный нами как буксирный тягач, тащил мою машину в район расположения батальона. Мы пересекли фронтовую дорогу Белый Батурино. На юг тянулись колонны артиллерии. Поднимая пыль, мчались машины с боеприпасами и продовольствием. Нестройные колонны пехотинцев шагали по обочинам. Но стоило появиться в воздухе вражеской авиации, как дорога замирала и движение по ней прекращалось. Лесные опушки, глубокие придорожные канавы, ямы, высокая неубранная рожь и пшеница поглощали людские потоки. Бесследно исчезали в них машины и орудия.

Ныряя по оврагам, продираясь сквозь лесные чащобы, тягач доставил нас к полудню в батальон. Наше появление было неожиданным и радостным. Нас окружили командиры рот и взводов, водители танков.

Увидев, что к нам направляется военврач Людмила Николаевна Федорова, я громко спросил, где Ткачев.

— Не беспокойтесь, комбат, комиссар жив… — скороговоркой выпалила она, а потом грустно добавила: — Только я не могу справиться с ним. Категорически отказался от эвакуации в госпиталь. Помогите мне.

— Чем я могу помочь, доктор?

— Уговорите его… Прикажите, в конце концов! Иначе не избежать тяжелых осложнений.

Между деревьями, в палатке с приподнятыми полами, на высоких носилках лежал человек с забинтованной головой.

— Вот и Андрей Петрович, — спокойно произнесла доктор Федорова.

Лицо Ткачева было покрыто черными пятнами, брови и ресницы обгорели, один глаз скрывала повязка.

— Андрей, ты узнал меня? — спрашиваю комиссара.

— Конечно узнал, — закивал он. — Эта девчонка подняла шум на всю Смоленскую губернию.