Годы отсебятины - [8]

ночи длинных ножей,

Потому что советам старейшин

слишком вольготно стало.

Без боя не уступают

завоёванных рубежей.

Тем более, никогда –

завоеванных кабинетов…

В России на всех чиновников

уже не хватит ножей,

Но хватит по атомной бомбе

на каждого из поэтов.

Четыре последних строчки повторяются дважды.

1980

А ВЕК-ТО КОНЧАЕТСЯ. 1989—1994

Нам ни к чему почет и слава,

И так эпоху пережили.

Чужими нитками мой саван

Зашьют любовницы чужие.

ПРАЖСКАЯ ЗАРИСОВКА 15 ОКТЯБРЯ 1989 ГОДА

Не пишется, а ехать в центр не хочется,

Хоть пива нет с утра в бунтующем горле.

Я должен дописать статью о Вихтерле

Сегодня. Завтра в самолёт,

              и вольность кончится.

Политика понятна, как стихи

С простыми отглаголенными рифмами:

Что нынче кажется пещерами и рифами,

То завтра спишут им на прошлые грехи.

Получен шанс не избирать самоизбранцев...

Бежит под зонтиком красотка — я не с ней.

А чехи видят в нас, как прежде, иностранцев.

И оккупантов —

               что грустней.

А за окном — мокрющий пёс на тротуаре,

А на окне — дыряво-красный цикламен,

Доносит ветер запах перемен.

Дай, Господи, чтоб обошлось без гари.

СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ

Здоровый дух — в здоровом теле.

Таинственная сень — постели.

Я млел себе в тиши, и вдруг

Раздался — напряженный звук.

Я огляделся — жопа плачет,

Подрагивают ягодицы,

Такой большой футбольный мячик

Вполне приемлемых кондиций.

Спросил я жопу: «Что с тобой?» —

Не удостоили ответа.

Плач перешёл в тоскливый вой.

Случилось это прошлым летом.

ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ ЯМБЫ

Певец и первенец свободы

Учил, забравшись на Парнас:

На лоне матери-природы

На лоно милых манит нас...

Моя красавица младая,

Тебя восславлю — завсегда

И вирши новые слагая,

Кому-то подращу рога я,

Но — ненадолго — вот беда!

Прохлада и недолговечность

Моих романов — мой же бич,

Ты привлекательна, конечно,

И раз в неделю — человечна,

Но твой удел — Иван Кузьмич,

Преуспевающий в конторе,

А не художник-дуралей,

Певец пирушек и тратторий,

Но — не тончайших аллегорий

И тёмных бунинских аллей.

Тебя стихами не встревожу,

Ты холодна, как логарифм,

А я опять расквасил рожу

О струи струн и рифы рифм.

Но ты и это не заметишь.

Как говорится, не дано!

А для меня краса — не фетиш

Или — фетиш? Мне всё равно!

А привлекательно бы нам бы

Пуститься в страсти океан,

Чтоб легкомысленные ямбы

Щедрей вина лились в стакан.

Как всё бы в жизни оживилось

Без хитрованских мумиё,

Но не дана нам эта милость.

И ты, и я — не для неё!

Вот почему, дружок, не скрою:

Роман наш — сроком на два дня,

И ты не вспомнишь про меня —

Игра останется игрою.

И мне легко остановиться,

Усвоив сучь твою и суть,

И очень быстро — развлюбиться,

И исписав две-три страницы,

Слинять на БАМ куда-нибудь.

Комментарий. Это стихотвореньице, можно сказать, писалось полжизни. Первая строфа, к примеру, из блокнотов 60-х годов, вторая и большинство прочих писаны в конце 70-х... Но и в этом варианте были строфы — недостаточно лёгкие, летучие. Поэтому эпизодически возвращался к ним и позже: что-то менял, дописывал, переставлял. Окончательный (?) вариант, воспроизведенный здесь, датирован 15 мая 1994 года. Нечто похожее происходило и с некоторыми другими, чаще всего не очень серьезными стихами, сгруппированными чуть ниже.

ВАРИАЦИИ

Мне не хватает времени и — памяти

Десятка миллиардов мегабит,

Я с каждым днём всё занятей и занятей,

Но я ещё делами — недобит.

Деньгами и дельцами — недобит,

Две жизни мне отпущены природою!

Но четверть суток отнимает быт,

И виршами я жизнь свою уродую.

Версификаций древний понятой,

Влюбляюсь в строки — иногда без памяти,

Влюбляюсь в дело, в девок или в замети

И просыпаюсь — каждый раз не с той.

И всё-таки один девиз — не стой!

Не стой на месте, даже если хочется

Уснуть, как Гамлет, ставши на постой

У Нинки — не Высоцкой, не наводчицы.

Я видел мир — не весь, примерно треть,

И оттого порой ругался матово!

Я видел смерть и — не влюбился в смерть,

И не чирикал оды Хасбулатовым.

Познав немало истин на веку,

Я ухожу совсем в другие волости...

Но, может быть, я всё-таки приду —

Чтоб обозреть, подруги, ваши голости.

Чтоб обогреть, подруги, ваши голости.

1977-1994

ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ

Над журнальчиком «Синтаксис» ночь скоротав,

Я задумал стихи — о таинственных знаках,

Помогающих в деланьи строф и октав,

Мастерства и гармонии верных собаках.

Мой любимейший знак препинанья — тире,

Протяженность его — не одно препинанье.

Испохабить его не сумели, не наняли

Для участия в не-

                       чистоплотной игре.

Восклицательный — знак крикунов и зевак,

Вопросительный — чище, в жизни много вопросов,

Но ответов на всё — не отыщешь никак,

Даже если в тебе

                             угнездился философ.

Точка — дырка от пули, покуда живой...

Многозначность отточий — надутые щёчки.

Скобок круглые попки — уже не со мной.

Но в каком из миров —

                                     обойдешься без точки.

Запятая скупа — ни глазам, ни уму.

Двоеточие-знак — никого не уколет,

А чего-бы-не-вычки — стихам ни к чему,

Им бы смысл да мотив,

                                      да крупиночку соли.

Мой любимейший знак

препинанья — тире.

Протяженность его — обрывается в крике.

Он не нужен в стихах — о вине, о муре,

Неизбежен в стихах —

                                    о любви и музыке.