Годы оккупации - [80]
Продолжение работы над диспозицией «Гелиополиса». Относительно техники следовало бы найти третью, независимую от прогресса, точку зрения. Восприятие прогресса вызывает двоякое отношение — он может действовать либо отталкивающе, либо притягательно. В первом случае дух стремится отойти на позиции дотехнических форм; он окунается в романтические сферы. Во втором случае он, обгоняя технику, устремляется в утопию. Таковы две большие партии; одного взгляда на произведение искусства достаточно, чтобы понять, которую из двух оно представляет.
Не в том ли должна заключаться цель процесса, чтобы романтическое и утопическое начала объединились, приобретя стереоскопическую объемность, чтобы войти в новую реальность? Среди прочего это позволило бы вернуть в наш мир теологические элементы, наделенные новой достоверностью.
На достижение этой цели направлены в конечном счете эксперименты живописи. Мастерские художников напоминают лаборатории, в которых создаются разнообразные соединения, прежде чем наконец будет достигнут убедительный синтез. Если бы уже на этом этапе появилась какая-нибудь совершенная картина, это было бы признаком того, что художники опустили руки, отказавшись от исследования экстремальных возможностей.
Пополудни катание на коньках, затем чтение: Теландье. Мориц Саксонский.[149] Изучение биографий, кроме наслаждения, имеет еще и более общее значение — читая их, мы развешиваем фонарики во мраке истории. Когда освещение становится достаточно ярким, мы приходим хотя и к опосредованному, однако же более тонкому пониманию тех сил, которые воплощали в себе индивиды, главное, чтобы при этом не забрасывать чтение прагматической литературы.
В других мемуарах — в написанной Гамильтоном биографии графа Грамона,[150] я наткнулся на такое место: «Дядюшке было добрых шестьдесят лет. В гражданской войне он отличился храбростью и верностью».
Эта фраза мне понравилась, хотя я не знал ни того, о какой гражданской войне идет речь, ни того, на какой стороне воевал этот человек. Но, может быть, личность лишь тогда предстает в истинном свете, когда исторические констелляции с их страстями уже потеряли свое значение. Глядишь, и наше время когда-нибудь найдет своего Плутарха.
Среди почты письмо молодого автора о языке и его отношении к нему: «Духовное, которое просвечивает сквозь все предметы, в нем повторяется, и в этой модели мира я могу продолжать дело творения».
Он приложил к письму маленькое удостоверение своей личности:
(В гранитных камнях /Наверх ведущих ступеней /Сверкают кристаллы (нем.))
«Гелиополис». Перед тем как описывать город, нужно сперва в бесчисленных снах пожить в каждом дворце, в каждой харчевне, в каждом заднем дворе. Затем надо вновь утратить это знание, чтобы его остатки превратились в плодородный перегной, на котором взрастет описание.
Геспериды — сумеречные острова, перевалочные порты, откуда дух незаметно выплывает в абсолютное царство сновидений.
Сибирская стужа. Приятная мысль, что вместе с ней совсем близко подступает смерть, обретая характер атмосферы. Ты гуляешь по лесу, не спеша выпиваешь бутылку бургундского и ложишься, чтобы заснуть и не проснуться.
В романе «Гельмут Гарринга», который был очень популярен году в 1912-м, одному из моих одноклассников очень понравился чистый способ самоубийства, которым воспользовался главный герой. Он уплывает в море, в безбрежное пространство, деятельно устремляясь навстречу гибели.
Этому способу можно бы предпочесть другой — отправиться зимой в горы и по мере подъема все дальше проникать в ледяные сферы белого безмолвия. В «Горном хрустале» Штифтер затронул торжественное настроение такой смерти. По сравнению с нею поражает та ужасная смерть, которой завершился его жизненный путь.
Глубочайшее душевное страдание возникает оттого, что мы отклоняемся от блага. Моральные конфликты служат лишь симптомами того, что это произошло; они, как лихорадка или как сыпь, указывают на скрытые очаги болезни. Во время таких кризисов сомнению подвергается целостность мира, которая зависит от нашей преданности добру. Каждый из нас — Атлант, держащий на своих плечах Вселенную. С этим ужасным сознанием полного крушения не может сравниться ничто другое, даже панический страх душевного помрачения, который мучителен, как геенна. Когда доходит до последнего испытания, нам приходится выбирать — дух или добро. В этом вся тайна знаменитых катастроф, которым порой находят такие простые объяснения. Она заключается в приятии мученичества. Дросте-Хюльсгоф[151] была знакома эта альтернатива, и она выразила ее с замечательной четкостью:
Эта книга при ее первом появлении в 1951 году была понята как программный труд революционного консерватизма, или также как «сборник для духовно-политических партизан». Наряду с рабочим и неизвестным солдатом Юнгер представил тут третий модельный вид, партизана, который в отличие от обоих других принадлежит к «здесь и сейчас». Лес — это место сопротивления, где новые формы свободы используются против новых форм власти. Под понятием «ушедшего в лес», «партизана» Юнгер принимает старое исландское слово, означавшее человека, объявленного вне закона, который демонстрирует свою волю для самоутверждения своими силами: «Это считалось честным и это так еще сегодня, вопреки всем банальностям».
Номер открывается повестью классика немецкой литературы ХХ столетия Эрнста Юнгера (1895–1998) «Африканские игры». Перевод Евгения Воропаева. Обыкновенная история: под воздействием книг мечтательный юноша бежит из родных мест за тридевять земель на поиски подлинной жизни. В данном случае, из Германии в Марсель, где вербуется в Иностранный легион, укомплектованный, как оказалось, форменным сбродом. Новобранцы-наемники плывут в Африку, куда, собственно, герой повести и стремился. Продолжение следует.
Дневниковые записи 1939–1940 годов, собранные их автором – немецким писателем и философом Эрнстом Юнгером (1895–1998) – в книгу «Сады и дороги», открывают секстет его дневников времен Второй мировой войны, известный под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Французский перевод «Садов и дорог», вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из выдающихся стилистов XX века. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Первый перевод на русский язык дневника 1939—1940 годов «Сады и дороги» немецкого писателя и философа Эрнста Юнгера (1895—1998). Этой книгой открывается секстет его дневников времен Второй мировой войны под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, французский перевод «Садов и дорог» во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из самых выдающихся стилистов XX века.
«Стеклянные пчелы» (1957) – пожалуй, самый необычный роман Юнгера, написанный на стыке жанров утопии и антиутопии. Общество технологического прогресса и торжество искусственного интеллекта, роботы, заменяющие человека на производстве, развитие виртуальной реальности и комфортное существование. За это «благополучие» людям приходится платить одиночеством и утратой личной свободы и неподконтрольности. Таков мир, в котором живет герой романа – отставной ротмистр Рихард, пытающийся получить работу на фабрике по производству наделенных интеллектом роботов-лилипутов некоего Дзаппарони – изощренного любителя экспериментов, желающего превзойти главного творца – природу. Быть может, человечество сбилось с пути и совершенство технологий лишь кажущееся благо?
Впервые эссе было опубликовано в сборнике "Война и воин" в 1930 г. (Ernst Junger. Die totale Mobilmachung. In: Krieg und Krieger (hrsg. v. Ernst Junger). Berlin 1930. S. 10-30). Отдельным изданием текст вышел в Берлине в 1931 г. В основе данного перевода лежит переработанный вариант, опубликованный в Полном собрании сочинений (Samtliche Werke. Bd. 7. Stuttgart 1980. S. 119-142). Ситуация с этим текстом, вызвавшим в свое время большую реакцию в разных кругах читающей публики, обстоит очень сложно. Не только в филологическом, но и существенном плане.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
В четвертый том вошел роман «Сумерки божков» (1908), документальной основой которого послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В персонажах романа узнавали Ф. И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С И. Морозова (Хлебенный) и др.
В 5 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли рассказы 1860-х — 1880-х годов:«В голодный год»,«Юлианка»,«Четырнадцатая часть»,«Нерадостная идиллия»,«Сильфида»,«Панна Антонина»,«Добрая пани»,«Романо′ва»,«А… В… С…»,«Тадеуш»,«Зимний вечер»,«Эхо»,«Дай цветочек»,«Одна сотая».