Годы оккупации - [71]
Радемахер,[136] знакомый мне по парижскому Абверу, собрал эту компанию. Он обладает другим даром: держит в голове обширный список адресов, который в необходимом случае оказывается очень полезен. Его память работает как коммутатор, в котором всегда находится нужное соединение. Останавливаемся в каком-нибудь захолустье — нужно найти пристанище, раздобыть удостоверение личности, продуктовые карточки или запасные части, и тут Радемахер, как по волшебству, извлекает из своей памяти имя человека, который может помочь.
Машина была одолженная, и чувствовалось, что годы войны не прошли для нее даром. Поездку до места назначения она еще кое-как выдержала. Но обратное путешествие началось с того, что у нас отвалилась выхлопная труба; затем отказали тормоза, по счастью, это случилось в таком месте, где на обочине не было канавы, так что мы благополучно выехали на луг.
На подъезде к Штуттгарту пришлось возле Леонберга преодолевать длинный подъем. Я сидел сзади и читал рукопись, которую мне дал с собой Фридрих Георг, как вдруг случилось что-то странное. Я почувствовал себя точно оглушенным, моя душа отделилась от тела и взмыла к небесам. Затем она спустилась оттуда и вернулась на прежнее место. Я услышал женские крики на дороге, ощутил удар и увидел, что сижу под открытым небом.
Что это было? Какой-то польский грузовик, ехавший навстречу, не послушался руля на обледенелом повороте и срезал наш закрытый верх. Его тяжелый кузов, не задев нас, промчался над нашими головами, но разрушил наш автомобиль. Мое пальто было усеяно стеклянными осколками.
Мы вылезли и увидели, как вытекает масло из разломанного маслопровода, зеленея на снегу. У самой обочины начинался крутой откос. Заметно было, что мы еще удачно отделались и можем только радоваться, что все так легко обошлось.
Самым удивительным в этом событии для меня было то, что, погруженный в чтение, я тем не менее в самый последний момент, очевидно, заметил опасность; я разглядел ее откуда-то из другого измерения. Нерушимая часть нашего существа удаляется при этом из нашего тела и затем приближается к нему извне, ощупывая его, как инструмент, и проверяя все ли в нем цело. В этот самый момент Перпетуя стояла в Кирххорсте у окна, она сказала Александру: «Сейчас отец попал в аварию». Земля невелика.
Поляки проехали, даже не оглянувшись. Мы бросили машину на произвол судьбы и пешком добрались до конечной остановки штутгартского трамвая. Я позвонил в Тюбинген Карло Шмиду, и он нашел нам в городе хорошее пристанище. На следующее утро Радемахер волшебным образом извлек из своей памяти адрес человека, который мог бы нам помочь. Адрес был хороший — самого начальника полиции, который одолжил нам другую машину. В такое время, когда почти невозможно добиться хотя бы стоячего места в поезде, а по дорогам разъезжают одни лишь иностранцы, это было невероятное достижение.
Новая машина оказалась лучше старой, так что мы совершили удачную мену. Банкир расстался с нами, и правильно сделал. Я продолжал поездку с фон Штейне-ном и Радемахером, который сидел за рулем. У самой границы русской зоны, под Герсфельдом, мы подъехли к одному из многочисленных шлагбаумов, которые по-средневековому разделили страну. Пришлось остановиться в туннеле под железной дорогой.
Маленький чернявый американец подошел к машине и потребовал наши паспорта. Из-за замены номер машины не соответствовал тому, что было написано в документах. Вот где мы почувствовали, как нам нехватает д-ра Лилье с его превосходным английским и духовным облачением.
Когда ты недостаточно владеешь каким-то языком, то начинаешь говорить с людьми громче, как с тугоухими; то же самое было и с Радемахером при попытке объяснить, как получилось, что мы сменили машину. Мне показалось, что это не самый удачный тон. Бывает иногда, что главное не в том, прав ты или не прав, а гораздо важнее выпутаться из создавшегося положения. Именно такой случай был и здесь. Туннельный переезд был подозрительным местом. У него были все признаки ловушки.
Диалог уже шел на повышенных тонах и достиг того момента, когда постовой прервал переговоры. Теперь он смотрел на нас с усмешкой, которая не предвещала ничего хорошего. Нам было велено выйти из машины и показать багаж. У меня было при себе белье, несколько саженцев, немного хлеба, у фон Штейнена вещей было не больше, чем у меня. У Радемахера обнаружилось несколько пачек сигарет — подарок полицейского начальника. Тут-то мы и попались. Постовой торжествующим тоном воскликнул: «Blackmarketers», т. е. «спекулянты». Другие сбежались на подмогу.
Я подивился их негодованию, тому глубокому возмущению, которое они выражали по отношению к нам. Но на пороховом складе достаточно одной искры, стоит только чиркнуть спичкой. Нам было приказано стать к стене. Атмосфера стала угрожающей — в духе встречи новичков в концентрационном лагере. Гигантского роста сержант с лицом щелкунчика из театра «Гранд Гиньоль» расхаживал перед нами взад и вперед. С каждой секундой его гнев распалялся все больше. Теперь уже не имело значения, какой проступок мы совершили. Кажется, он был в сильном подпитии, хотя дело было еще утром. Вдруг я увидел, что он достал пистолет и послал в магазин пулю, с сухим щелчком она встала на место. Этот звук, казалось, еще больше разжег его злость; на щеках у него заходили желваки, как у быка, перемалывающего жвачку.
Эта книга при ее первом появлении в 1951 году была понята как программный труд революционного консерватизма, или также как «сборник для духовно-политических партизан». Наряду с рабочим и неизвестным солдатом Юнгер представил тут третий модельный вид, партизана, который в отличие от обоих других принадлежит к «здесь и сейчас». Лес — это место сопротивления, где новые формы свободы используются против новых форм власти. Под понятием «ушедшего в лес», «партизана» Юнгер принимает старое исландское слово, означавшее человека, объявленного вне закона, который демонстрирует свою волю для самоутверждения своими силами: «Это считалось честным и это так еще сегодня, вопреки всем банальностям».
«Стеклянные пчелы» (1957) – пожалуй, самый необычный роман Юнгера, написанный на стыке жанров утопии и антиутопии. Общество технологического прогресса и торжество искусственного интеллекта, роботы, заменяющие человека на производстве, развитие виртуальной реальности и комфортное существование. За это «благополучие» людям приходится платить одиночеством и утратой личной свободы и неподконтрольности. Таков мир, в котором живет герой романа – отставной ротмистр Рихард, пытающийся получить работу на фабрике по производству наделенных интеллектом роботов-лилипутов некоего Дзаппарони – изощренного любителя экспериментов, желающего превзойти главного творца – природу. Быть может, человечество сбилось с пути и совершенство технологий лишь кажущееся благо?
Из предисловия Э. Юнгера к 1-му изданию «В стальных грозах»: «Цель этой книги – дать читателю точную картину тех переживаний, которые пехотинец – стрелок и командир – испытывает, находясь в знаменитом полку, и тех мыслей, которые при этом посещают его. Книга возникла из дневниковых записей, отлитых в форме воспоминаний. Я старался записывать непосредственные впечатления, ибо заметил, как быстро они стираются в памяти, по прошествии нескольких дней, принимая уже совершенно иную окраску. Я потратил немало сил, чтобы исписать пачку записных книжек… и не жалею об этом.
Первый перевод на русский язык дневника 1939—1940 годов «Сады и дороги» немецкого писателя и философа Эрнста Юнгера (1895—1998). Этой книгой открывается секстет его дневников времен Второй мировой войны под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, французский перевод «Садов и дорог» во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из самых выдающихся стилистов XX века.
Дневниковые записи 1939–1940 годов, собранные их автором – немецким писателем и философом Эрнстом Юнгером (1895–1998) – в книгу «Сады и дороги», открывают секстет его дневников времен Второй мировой войны, известный под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Французский перевод «Садов и дорог», вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из выдающихся стилистов XX века. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.