Годы огневые - [28]

Счастье человека — цель нашей партии. И мы гордимся тем, что слова «счастье человека» имеют в нашей стране силу закона. К исполнению этого закона и призывает нас Коммунистическая партия, ее ленинский Центральный Комитет.

Учение ленинизма — самое гуманистическое, самое правдивое, самое действенное и борющееся учение на земле. На съезде партии ее представители говорили и размышляли о том, как исполнены Директивы минувшего XXIII съезда, как преобразилось лицо Отчизны, какое накоплено экономическое могущество, создавшее незыблемые реалии для выполнения девятого пятилетнего плана. И с такой же тщательностью и глубиной был проанализирован вклад, который внесут люди труда в грядущее.

Наша партия, партия социалистического гуманизма, проводит и отстаивает ленинскую политику мира. Советский народ оказывает дружескую и бескорыстную поддержку тем народам и странам, которые встали на путь строительства новой жизни, в битвах отстаивают свою свободу и независимость. Верные принципам пролетарского интернационализма, мы братски помогаем народам Индокитая, подвергшимся нападению американского империализма.

Наши могущественные вооруженные силы обладают всем необходимым, что создано гением наших ученых, инженеров, рабочего класса. Они являются надежным щитом против угрозы нападения на мировую социалистическую систему со стороны любых коалиций капиталистических государств.

Советская Армия — плоть от плоти народа. И она призвана охранять его социалистические завоевания. Но никогда, ни при каких случаях мы не бряцаем оружием.

Вера в человеческий разум, вера в силу народов мира — вот что является основой ленинской политики нашей международной жизни.

Преимущества социализма видны везде. Его победоносные идеи утверждаются ныне над всем миром теми достижениями, которые совершает наш народ от одного пятилетия к другому.

План пятилетки, архитектура ее отчетливо обозначены в Директивах. В экономике, хозяйстве это измеряется тоннами, заводами, мощностями. Но к тому, что намечено и реализуется в духовном развитии народа, трудно подобрать точные измерители, ибо так многогранна и глубока эта работа. Коммунистическое сознание народа, его идейная убежденность, его культура, с высоты которых он все более и более исполняется сознанием ответственности, ясно видит свой долг, — это и является самым главным богатством нашей Отчизны, видимыми чертами нового человека.

1971 г.

НЕЗАБЫВАЕМЫЕ 30-Е

ДИНАМИТ-ПАРНИ

ГРИЩУК И ЕГО СЫНКИ

Вентиляторы не в силах вывинтить затхлую жижу спертого воздуха. Воняет угарным чадом. Забой напоминает черную мокрую крысу, в ужасе забившуюся в самую глубь норы. Склизкие стволы крепов черны, как после пожара. Сколько ни сжимай веки, а темноты такой, как здесь, никогда не выжмуришь. Желтая лужица света от вольфовской «лампадки» стекает по раздробленным стенам штрека.

Грищук весь обуглен, он похож на головешку. И только на голове его сверкает жирным диском плешь. Он старый кадровый шахтер. Даже в летние, налитые солнечным изобилием дни не тянет его на поверхность, не тянет надкусить жадным ртом свежий, пахнущий антоновским яблоком воздух. Сейчас Грищук — бригадир, дядька, нянька шести по–разному улыбающихся, дразнящих молодостью «сынков», прибывших на «подгадивший» Донбасс покончить со всякими там прорывами.

Грищук с любовью и гордостью следит за каждым взмахом кайла своих воспитанников. Вот в колючей пещере породы, кое–как разложив свое большое ужимистое тело, Мишка Шварц наносит стремительные удары, отламывая многопудовые ломти антрацита. Временами — рывок в сторону, и яростная лавина угля вырывается из лопнувшей стены. А потом опять перемежаются: глоток воздуха — удар, глоток воздуха — удар.

В тине тьмы неловко забарахтался комок света. Свет скользнул по жирному лоску стен, упал в коричневые лунки лужиц и оцепенел на Петькиных тугих выпуклых щеках.

Петьку поставили работать коногоном. Дали жалкое существо, облаченное в жухлую шкуру, всю в болячках и ссадинах, с ногами, подергивающимися болезненной дрожью, и тусклыми сочащими сукровицу глазами.

— Колхозная лошадка, — иронизировали над Петькой.

Но оп огрызался и в три недели, применив метод «диетического питания» и «санитарно–гигиенического ухода», превратил этого одра в четырехкопытного «форда». И теперь темный коридор штольни корчится от пронзительного разбойничьего свиста Петьки, когда он несется со своим составом с лавы, размахивая фонарем и поощряя своего хвостатого ударника очень обидными прозвищами.

— Но, ты, оппортунист хвостатый, вредитель толстозадый! Но, зараза!

Шахтеры, идущие на смену, улыбаясь, вжимаются в стену, пропуская этот вихрь.

— Ударный прогонщик, динамит–парень!

— Ударной ученической — привет! — грохочет парень ни в какие уши не укладывающимся голосом. — Ну, как дела, скоро вас на буксире поволокут! Го–го–го…

Петька так широко разинул в смехе пасть, что казалось, от удовольствия хочет вывернуться наизнанку.

— Ну и гогочет! — с завистью проговорил Грищук, — Право, жеребец.

Грищук, стащив с головы брезентовую панаму, достает из рваной подкладки спички — это единственное место, куда не проникает всепроиизывающая сырость. И весь трясясь мелким смешком, раскуривает едкое вонючее курево, причитая: «Вот у нас как, а!»