Годы на привязи (цикл рассказов) - [22]
Я сидел и думал, а вообще, ни о чем не думал. Кругом была ночь, темная ночь, только угли краснели. Я курил свою «Приму», крепкую, вонючую, глубоко затягиваясь, сигарету за сигаретой. Потом плотно завернулся в пальто, свернулся, чтобы было теплее, подумал, сколько несчастных людей на свете, и я один из них, и тотчас провалился в сон.
Проснулся на рассвете. Белел иней. Я промерз, зуб на зуб не попадал. Меня лихорадило. Пощупал лоб, был жар. Я встал, насобирал и притащил веток, разжег костер. Потом открыл консервы, выгреб ломтики рыбы в томатном соусе и освободил банку. Выпил остаток водки. Наскреб снега и в жестянке вскипятил воду, насыпал заварку. Голову раскалывало. Порывшись в сумке, нашел анальгин и разжевал две таблетки, запил чаем. От горячей жести вскочили на губах волдыри. Горечь во рту от лекарства не исчезла, я откусил сахарку и еще раз хлебнул чая. Потом отставил банку и лег на спину.
Мне хотелось медленно уйти, исчезнуть, теперь уже без надрыва, без волевых усилий. Лежать без движения и растаять, как снег, как плод, упавший на землю, разлагается постепенно и рассасывается землей. Теперь я смерти не боялся, боялся ее, когда был далек от нее, теперь я точно знал, что не был счастлив до этого потому, что жил во мне страх, да, да, страх, страх смерти, теперь я чувствовал ее дыхание, это было не так страшно и даже притягательно. Я закрыл глаза и как будто заснул, хотя помнил, что пытался встать и идти…
Когда очнулся, была ночь. Как будто выли волки, хотя вряд ли здесь могли быть волки. Бродили лешие. Подмигивали черти. Потом наступила тишина, стало спокойно. Я увидел солнце из-за сосен и елей. Засверкали стволы берез. Снова забылся.
И явилась пустыня. Нить каравана вдали. Жаркие пери юга, дщери пустыни. Я лежал на циновке, высунувшись из глинобитной кибитки, на окраине города, взбирающегося на склон горы, у подола пустыни. И пустыня была моей женой, и я лежал у подола ее юбки. Я пил из глиняного кувшина воду, меня мучила жажда, я не мог напиться. Вода пролилась на песок, и у носа прекрасно пахло землей. Я нюхал и целовал землю и не мог насытиться. «Прекрати целовать подол моей юбки!» — говорила она. Я лежал на сквозняке. На стене, в ногах, чуть выше земляного пола, была пробита большая дыра, и оттуда дул суховей пустыни, охлаждаясь от побрызганной водой земли. На полу лежала полусгнившая циновка, а на циновке пиала с ломтем сухой лепешки.
В дыру, шипя, вползала большая белая змея. «Я — женщина, я ищу черную змею!» — сказала она. «Я не черная змея», — сказал я. В дыру вползала черная змея: «Я ищу белую змею». «Белая змея там!» — указал я. Они встретились, поднялись на полроста, потерлись друг о друга грудью, поиграли язычками, и, милуясь, забыли про меня. «Я не черная змея, — рассудил я. — Кто же тогда черная змея?»
Я лежал, обняв землю. Вся моя усталость, беды, уходили, как вода в песок. Солнце поднялось высоко и повисло над головой, как дамоклов меч, тени втянулись под стену и стали подниматься вверх. Лучи, пронзив макушку, варили мозги. Я увидел вдали белоснежную шапку гор, а внизу, на склоне холма, дрожащий в мареве город. Я повернулся на другой бок и увидел безбрежную коричневую ровную пустыню. И там на горизонте появился мираж. То, что виделось мне там, воздух сфотографировал в несуществующих странах и спроецировал здесь для меня на экране пустыни. Волшебные камеры сняли прошлое и будущее и показали мне.
Там маячило мое неузнанное, полностью не обретенное счастье, вся моя жизнь — вот мальчик, вот юноша, вот муж, вот старик, — моя другая жизнь, которой я не знал, и все мои осуществившиеся желания: вот я знаменитость, вот я мудрец, святой, вот я царь на троне, вот я земляной жук; вот я птица, преодолевшая земное тяготение, тяготы, свалившая с души камень небосвода, несвободы; вот я невидимка, умеющий проходить сквозь стены; я в другом городе, в другое время, и так далее, и тому подобное, всего не перечислить…
Я был всем, и все было мною.
Даже тогда, в лучший мой день, когда я стоял с ней на зеленом холме Ялты, а внизу плескалось южное море и белели теплоходы мечты, а гудки их были толсты и бодры, а мухи несли на лапках запах дафны к нашим носам, а пыльные перья кипарисов ничего не писали в книгу весны, а пестрая толпа на набережной выглядела размытой, как в картине Дега, а шампанское лилось под ярким солнцем на плетеные стулья, а хинкали пахли уксусом и горели перцем, а самовары сверкали и выпячивали пуза, чай сочил аромат, камни грелись, — я не испытывал ничего подобного.
Тут я испивал и насытился сполна. Чувство времени и пространства, чувство скорлупы, в которую я был замкнут, исчезло. В каждой желанной роли я побывал вечность.
Даже потом, когда я очнулся, весь потный, и вместе с потом вышла болезнь, улетучились видения, я встал и набрал снега, вскипятил чай, а потом оставил свою чудо-крышу, сказав: теперь я испытал, теперь можно вернуться домой и жить дальше, и никогда больше не делать подобных глупостей, а жить не ради собственного счастья, потому как это и есть самое настоящее несчастье, — и вернулся на электричке домой, к ней, обрадовавшейся, — и тогда то испытанное, увиденное не растворилось, как обычный сон, а врезалось в память сильнее, чем любой из прожитых мною дней.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
"Короткие и почти всегда бессюжетные его рассказы и в самом деле поражали попыткой проникнуть в скрытую суть вещей и собственного к ним отношения. Чистота и непорочность, с которыми герой воспринимал мир, соединялись с шокирующей откровенностью, порою доходившей до бесстыдства. Несуетность и смирение восточного созерцателя причудливо сочетались с воинственной аналитикой западного нигилиста". Так писал о Широве его друг - писатель Владимир Арро. И действительно, под пером этого замечательного туркменского прозаика даже самый обыкновенный сюжет приобретает черты мифологических истории.
Произведения Акмурада Широва – «туркменского Кафки», как прозвали его многие критики, обладают невероятной эмоциональной силой. Живые образы, психологически насыщенные наблюдения, изящные метафоры, сочный, экзотичный язык, и главное, совершенно неожиданные философские умозаключения. Под пером мастера даже самый обыкновенный сюжет приобретает черты мифологических истории. Мир в произведениях Широва совершенно уникален. В нем логика уступает место эмоциям, сновидения вторгаются в жизнь, а мифы кажутся реальнее самой реальности.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Каждый, кто любит собак, будет удивлён и очарован необычной философией собачника, который рассмотрел в верном звере не только друга и защитника, но и спасителя! Не спешите отрицать столь необычный ракурс, вникните в повествование, и возможно в своём четвероногом товарище вы увидите черты, ранее незамеченные, но чрезвычайно значимые для понимания поведения собаки.
«Живая тайга» — сборник сказок, написанных по мотивам сказаний аборигенных народов. Бесхитростные, иногда наивные повествования увлекают читателя в глубины первозданной тайги и первобытных отношений с её обитателями. Действия героев, среди которых не только люди, но и природные объекты, основаны на невозможном в современном мире равноправии всего живого и удивляют трогательной справедливостью. Однако за внешней простотой скрываются глубокие смыслы древней мудрости.
Есть люди, которые не верят на слово, им обязательно нужно потрогать загадку руками. Краевед Юрий Крошин из таких, и неудивительно, что он попадает в критические ситуации, когда пытается выведать то, о чём знать нельзя. Для народа, исповедующего Законы Тайги, «табу» означает не просто запрет что-либо делать. Нарушивший табу, нарушает священное равновесие между противоборствующими силами нашего мира. За такой грех полагается неминуемое наказание, и оно настигает преступника здесь и сейчас.
Мы до сих пор не знаем и малой доли того, какими помыслами жили наши первобытные предки. Герою этой книги удалось не только заглянуть в своё прошлое, но и принять в нём участие. Это кардинально повлияло на его судьбу и изменило мировоззрение, привело к поискам личных смыслов и способов решения экологических проблем. Книга наполнена глубокими философско-психологическими рассуждениями, которые, однако, не перегружают чтение захватывающего авантюрно-приключенческого повествования.
