Годы молодости - [83]
От новой книги Брешко-Брешковского Александр Иванович получил максимум удовольствия.
Когда после выхода книжки «Мира божьего» с рецензией Куприна на «Опереточные тайны» я зашла в редакцию, то застала там необычно веселое настроение. Все громко смеялись, даже Ангел Иванович протирал очки и улыбался, а Федор Дмитриевич Батюшков, стоя посреди комнаты, в чем-то оправдывался, что вызывало новые взрывы смеха.
— Представь себе, Маша, что сделал Федор Дмитриевич, — встретил меня в редакции Александр Иванович. — Я, как ты знаешь, написал в своей рецензии о Брешко-Брешковском, что черного кобеля не отмоешь добела. Федор Дмитриевич, которому уже в верстке попалась моя рецензия, решил, что слово «кобель» неприлично и в солидном журнале появиться не может. На самом же деле фраза эта вполне прилична, и существуют гораздо более соленые народные пословицы, которые неоднократно цитируются в печати. Из этой же моей фразы, исправив ее, Федор Дмитриевич сделал такое неприличие, до коего я сам никогда не мог бы додуматься. Вот посмотри…
Александр Иванович подошел ко мне с журналом.
— «Черного… не отмоешь добела», — пробежала я глазами. — Что ж тут такого? Обыкновенно, когда не кончают фразу, то ставят три точки.
Тут раздался такой хохот, что я вовсе перестала что-либо понимать и лишь растерянно смотрела на Александра Ивановича.
— О санкта симплицитас![19] — воскликнул он.
При случае рассказали об этом В. Г. Короленко. Он засмеялся.
— На Федора Дмитриевича это похоже. Он иногда уподобляется питомицам института благородных девиц. Когда у меня было расстройство желудка, один наш общий знакомый спросил Батюшкова, что со мной. Федор Дмитриевич решил, что слово «живот» произносить неприлично и сказал: «У Владимира Галактионовича болит „ж“».
Глава XXXV
Балаклава. — Мамин-Сибиряк в Балаклаве. — Куприн и Мамин о литературных планах и критиках. — «Песнь песней». — Отъезд Маминых из Балаклавы.
В середине августа пора было собираться в Балаклаву. Провести эту осень в Крыму решили и Мамины. В последний раз Дмитрий Наркисович и Ольга Францевна были в Ялте в 1900 году. Поездка эта была неудачной: в Ялте было многолюдно, Дмитрий Наркисович хворал, гостиничная обстановка его раздражала, а частые посетители тяготили.
Теперь Аленушка стала взрослой девушкой и захотела тоже побывать в Крыму.
Куприн посоветовал Маминым поехать в Балаклаву, небольшой рыбачий поселок, который только осенью ненадолго превращается в скромный дешевый курорт.
За эту мысль они ухватились, взяв с нас обещание, что жить мы будем вместе и к их приезду все подготовим.
Мы опять поселились на даче Ремизова. Здесь в предыдущем году Куприн работал над «Поединком», писал воспоминания о Чехове.
Скоро в Балаклаву приехали и Мамины. Александр Иванович встретил их в Севастополе и, усадив в коляску, ждавшую на вокзале, привез к нам на дачу.
— Хорошо здесь, очень хорошо, — говорил Мамин в этот день за обедом. — Попробую и отдохнуть и писать…
Дмитрий Наркисович просыпался очень рано и отправлялся на базар. Ему нравился яркий колорит южного приморского рынка с его изобилием фруктов, рыбы, грудами всякого морского улова, еще копошившегося на столах. Он любил сам выбирать к обеду дыню или особенно крупные овощи, которые в корзине нес ему мальчик, сын нашего знакомого рыбака. С забавной гордостью хвалился передо мной и Ольгой Францевной своими покупками.
Позавтракав и немного отдохнув, Мамин шел в городскую библиотеку. Здесь его уже ждали. Заведующая библиотекой Елена Дмитриевна Левенсон, большая почитательница Мамина-Сибиряка, гордилась его посещениями, заботливо откладывала для него свежие газеты, журналы, книжки-новинки. Дмитрий Наркисович с удовольствием беседовал с ней, разрешал представить ему некоторых балаклавских и приезжих интеллигентов, стремившихся с ним познакомиться.
Сидя на веранде, выходившей на набережную, в специально для него поставленном удобном плетеном кресле, он оживленно разговаривал, шутил, что-нибудь рассказывал. В эти утренние часы он чувствовал себя бодрым, бывал всегда в хорошем настроении.
Просмотрев газеты, он на набережной встречал Ольгу Францевну с Аленой, гулял с ними по бульвару, сидел на скамейке в тени акаций на берегу бухты.
После раннего обеда в два часа Мамин ложился отдыхать и остальное время дня проводил у себя.
В семь часов мы ужинали, а в девять Дмитрий Наркисович и Алена ложились спать.
Только при таком санаторном режиме можно было надеяться, что развитие склероза у Дмитрия Наркисовича несколько замедлится.
Все, что увлекало в Балаклаве Куприна, было недоступно для Мамина вследствие его болезни. Каждый из них жил своей обособленной жизнью. И встречались они обычно лишь во время завтрака, обеда и ужина. Рыбная ловля была их общей страстью. Когда Куприн вечером с рыбаками уезжал далеко в море, Мамин с грустью вспоминал Урал и свою молодость, о том, как и он когда-то любил ночью бить рыбу острогой, а на рассвете, усталый и счастливый, разложив костер на берегу, варил уху.
Если ночью он хорошо спал и ранним утром просыпался бодрым и свежим, он шел со мной на набережную встречать возвращавшихся в бухту рыбаков. С жадным любопытством он рассматривал попавших в сети больших камбал, морских петухов, скатов, громадных крабов и всяких необыкновенных рыб и ракообразных. Потом, за утренним завтраком, он подробно обсуждал с Александром Ивановичем улов, преимущества ловли сетями перед вентерями, мережками и прочей рыбачьей снастью. Оба с жаром углублялись в вопрос, на какую приманку охотнее всего идет рыба, и часто спорили о свойствах той или иной наживки. Под конец Мамин говорил Куприну:
Блистательный Лопе де Вега, ставший при жизни живым мифом, и сегодня остается самым популярным драматургом не только в Испании, но и во всем мире. На какое-то время он был предан забвению, несмотря на жизнь, полную приключений, и на чрезвычайно богатое творческое наследие, включающее около 1500 пьес, из которых до наших дней дошло около 500 в виде рукописей и изданных текстов.
Об этом удивительном человеке отечественный читатель знает лишь по роману Э. Доктороу «Рэгтайм». Между тем о Гарри Гудини (настоящее имя иллюзиониста Эрих Вайс) написана целая библиотека книг, и феномен его таланта не разгадан до сих пор.В книге использованы совершенно неизвестные нашему читателю материалы, проливающие свет на загадку Гудини, который мог по свидетельству очевидцев, проходить даже сквозь бетонные стены тюремной камеры.
Самый знаменитый венецианец всех времен — это, безусловно, интеллектуал и полиглот, дипломат и сочинитель, любимец женщин и тайный агент Джакомо Казанова. Его судьба неотделима от города, в котором он родился. Именно поэтому новая книга историка Сергея Нечаева — не просто увлекательная биография Казановы, но и рассказ об истории Венеции: достопримечательности и легенды этого удивительного города на воде читатель увидит сквозь призму приключений и похождений великого авантюриста.
Предисловие к роману Всеволода Вячеславовича Иванова «Похождения факира».
Автобиография автора из журнала «Знамя» №5 2000 г.
Владимир Быстряков — композитор, лауреат международного конкурса пианистов, заслуженный артист Украины, автор музыки более чем к 150 фильмам и мультфильмам (среди них «Остров сокровищ», «Алиса в Зазеркалье» и др.), мюзиклам, балетам, спектаклям…. Круг исполнителей его песен разнообразен: от Пугачёвой и Леонтьева до Караченцова и Малинина. Киевлянин. Дважды женат. Дети: девочка — мальчик, девочка — мальчик. Итого — четыре. Сыновья похожи на мам, дочери — на папу. Возрастная разница с тёщей составляет 16, а с женой 36 лет.
В сборник вошли наиболее значительные и достоверные воспоминания о великом русском писателе А. С. Грибоедове: С. Бегичева, П. Вяземского, А. Бестужева, В. Кюхельбекера, П. Каратыгина, рассказы друзей Грибоедова, собранные Д. Смирновым, и др.
В этой книге собраны воспоминания о Владимире Маяковском его друзей, знакомых, сверстников, современников. Разные это люди, их отзывы далеко не во всем совпадают, подчас разноречиво сталкиваются. Но из многих "мозаичных" деталей складывается портрет – большой и неповторимый. Мы начинаем полнее ощущать обстоятельства – жизненные и литературные, – в которых рождались стихи поэта. Как бы ни были подчас пристрастны рассказы и отзывы современников – их не заменишь ничем, это живые свидетельства очевидцев.