Годы молодости - [41]

Я не виделась с Пятницким со времени похорон моей матери. Тогда он обещал вскоре приехать к нам, но, занятый делами «Знания», не успел до нашего отъезда в Крым.

Мне было приятно повидаться с Константином Петровичем. Я была его ученицей. В старших классах женской гимназии М. Н. Стоюниной он преподавал космографию и физику, а в специальном педагогическом читал историю искусства. Пятницкий был хорошим преподавателем, и ученицы любили его, хотя подсмеивались над ним и рисовали карикатуры.

Гимназия была частная, с правами министерских мужских гимназий. Учителя не носили вицмундир, а ходили в штатском, и Константин Петрович вначале каждый раз являлся на урок в новом ярком галстуке и нестерпимо надушенный какими-то крепкими духами. Но очень скоро его от этого отучили. В ящике своего пюпитра он начал находить записочки, в которых ученицы рекомендовали ему различные марки духов, а галстуки приличных цветов советовали покупать в английском магазине Друсса.

Все это я вспомнила, глядя на скромный галстук Пятницкого.

Я была одна. Куприна не было дома.

— Я к вам с поручением от Алексея Максимовича, — сказал мне Константин Петрович. — Горький хочет наконец повидаться с Александром Ивановичем и обо всем как следует поговорить. Но так как в «Знании» Горького осаждают посетители, и он не имеет ни одной свободной минуты, и единственно свободное время — это время его обеда, то, на правах вашего старого знакомого, он сам приглашает себя к вам на обед.

О дне обеда Алексей Максимович поручил Пятницкому условиться со мной, и мы назначили его через два дня.

До ноября 1902 года Куприн и Горький были только, что называется, «шапочно» знакомы.

К обеду Горький и Пятницкий приехали раньше назначенного времени.

— Здравствуйте, помните, каким «несмышленышем» вы были в Ялте? А сейчас замужняя дама и почтенная издательница, — говорил мне, улыбаясь, Горький.

В самом деле, с Алексеем Максимовичем мы были старые знакомые, но я не ожидала, что он об этом вспомнит, и была очень обрадована.

Весной 1899 года я была с матерью в Ялте^{44}. Мы поселились на даче «Джалита». С большой веранды во втором этаже далеко видна была набережная и море. Весной в Ялте собирались писатели, художники, артисты. И с балкона можно было наблюдать, как ялтинские гимназисты и гимназистки стадами ходили за приезжими знаменитостями. Через несколько дней после нашего приезда, утром, я увидела шедших по набережной к Ливадии мимо «Джалиты» Сергея Яковлевича Елпатьевского и рядом с ним — в белой вышитой русской рубашке и соломенной широкополой шляпе — Горького.

Вечером к Александре Аркадьевне зашла ее приятельница Людмила Ивановна Елпатьевская и предупредила, что завтра к ней собирается нагрянуть большая компания, обещал прийти и Горький.

Александра Аркадьевна была горячей поклонницей обратившего на себя большое внимание, хотя и появившегося в печати сравнительно недавно, Горького. Ей нравилась его повесть «Супруги Орловы», и она очень желала привлечь его в свой журнал. По просьбе В. Г. Короленко, Горький прислал для «Мира божьего» рассказ «Каин и Артем», который был напечатан в январской книжке журнала этого года (1899).

На другой день к четырехчасовому чаю появились первые гости — молодые поэты Бунин, Федоров и, причислявший себя к молодым, поэт В. Н. Ладыженский.

Трое приятелей принялись острить друг над другом, выдумывая смешные истории о своих товарищах. Особенно доставалось Ладыженскому, который будто бы приехал из своего пензенского имения в Ялту в третий раз свататься к Марии Павловне Чеховой, получил очередной отказ и теперь ежедневно ходит к Антону Павловичу жаловаться на судьбу.

— До того довел Чехова, — рассказывал Бунин, — что вчера иду я мимо его дачи и слышу — он в саду говорит Марии Павловне: «Маша, кто-то идет, если это ко мне Ладыженский, скажи, что я умер…»

— Идут!.. — возвестил Ладыженский. — Все семейство Елпатьевских вкупе с Розановыми^{45}, с ними и Горький.

Сели пить чай — на одном конце длинного стола Александра Аркадьевна, около нее Горький, старшие Елпатьевские и Розановы. На противоположном конце, где стоял самовар и я разливала чай, разместилась молодежь, к которой присоседился и Ладыженский.

Для начала Сергей Яковлевич Елпатьевский рассказал о своем сегодняшнем посещении Чехова. Он лечил Антона Павловича и каждый разговор неизменно начинал с рассказа о состоянии его здоровья. Беседа переходила с одного предмета на другой. Александра Аркадьевна жаловалась на цензурные притеснения и невежество цензоров.

Алексей Максимович пил чай с блюдечка, отвечал односложно и от времени до времени внимательно взглядывал то на одного, то на другого из сидевших за столом. Увидев, что у него пустой стакан, я предложила ему еще чаю.

— Что ж, пожалуй, налейте, — не сразу сказал он. — Любят все интеллигенты чай пить. Куда ни придешь — сидят, пьют чай, разговаривают, точно им больше делать нечего, как переливать из пустого в порожнее. Вот в крестьянской или бедной рабочей семье пьют чай серьезно, молча, сосредоточенно. Пьют его только по праздникам, не с крендельками и сладким печеньем, а с хлебом — для них это еда. Им не до разговора…