Годы молодости - [21]

Мы уже долго пробыли у Любимовых, и пора было проститься. После душных комнат хорошо было пройтись по тихим малолюдным улицам, примыкавшим к Таврическому саду, и мы пешком возвращались домой.

— Когда я курил в кабинете у Любимова, — рассказывал мне Александр Иванович, — он почему-то опять вспомнил о Жолтикове и сказал мне: «Он ведь, так же как я, любит Милочку, и я не могу за это сердиться на него — я счастливый соперник, и мне его жаль. Ведь если бы он был крупным чиновником, а я бедным служащим, может быть, Милочка и полюбила бы его, а не меня, кто знает». — «Да, — ответил я, — судьба не бескорыстна. Она всегда покровительствует успеху».

И, передавая мне слова Любимова, Александр Иванович добавил:

— Сановник еще не заглушил в нем человека, но со временем, кто знает…

Я представляю себе П. П. Ж., — помолчав, продолжал Александр Иванович. — Я представляю себе, как мучительно напрягает он свои душевные силы, стараясь преодолеть малограмотность и отсутствие необходимых слов, чтобы выразить охватившее его большое чувство, и как стремится он уйти от своей убогой жизни в мечты о недосягаемом счастье.

В юности, когда я был еще юнкером, нечто подобное испытал и я, когда долго хранил у себя случайно оброненный при выходе из театра носовой платок незнакомой мне женщины.

Глава IX

Обед у Нитте. — Рассказ о медиуме. — «Гранатовый браслет». — У Казанского собора. — Обед у Ивановых.

Следующий «обед для молодых» был у Елены Ивановны Нитте[8] и ее мужа Густава Николаевича. В их доме общество было более многолюдным и разнообразным по своему составу, чем у Любимовых, и поэтому все чувствовали себя непринужденнее. Леля была несколькими годами старше своей сестры Милы и раньше ее вышла замуж. Она была очень дружна со своим братом — профессором М. И. Туган-Барановским. Многих из его прежних университетских товарищей она знала, когда была еще гимназисткой, а брат, студент последнего курса, был холост и жил в семье. Теперь из этой, в то время веселой, студенческой молодежи вышли ученые, адвокаты и доктора медицины. После Лелиного замужества они сделались завсегдатаями ее пестрого полусветского салона.

Густав Николаевич, очень богатый человек, не стремился к карьере сановника. Он нигде не служил, но, кажется, получил звание камер-юнкера, так как в какие-то детские приюты и богоугодные заведения, состоявшие под покровительством великих княгинь, внес большие денежные пожертвования. И несмотря на то, что обстановка громадной квартиры Нитте, с двумя гостиными, столовой и торжественным белым залом, была гораздо пышнее, чем у Любимовых, Лелины гости чувствовали себя у нее более свободно, нежели у любезной, но сдержанной и корректной Милы.

Светская выдержка и чопорность не вязались с живым Лелиным характером, и тонные дамы были редкими, случайными посетительницами ее салона.

Перед гостями Леля рисовалась своей религиозностью — недавно она перешла в католичество и говорила о том, какое возвышенное настроение вызвала у нее эта церемония, какое духовное наслаждение доставляет ей чтение религиозных книг и как глубоко скорбит она о всех неверующих в бога. В нарядном вечернем туалете, с очень красивыми, из какого-то камня с золотой инкрустацией, четками на открытой шее, которые, как длинное ожерелье, спускались ниже пояса, она была очень эффектна. И это «религиозное» украшение подчеркивало гибкую стройность ее фигуры и несколько экзотический, монгольский тип лица.

Хозяин дома совершенно стушевывался перед своей женой, с которой не сводил влюбленных глаз. За столом он предоставлял ей занимать гостей, а сам усиленно угощал их винами особых марок, которые выписывал из-за границы. После обеда Густав Николаевич пригласил мужчин курить в свой кабинет.

В гостиной остались только дамы, и настроение сразу упало.

В сопровождении француженки-гувернантки вошли двое хорошеньких малокровных детей с бледными мучнистыми лицами и с завитыми льняными кукольными волосами. Их привели проститься перед сном с матерью. Девочка молча приседала гостям, мальчик шаркал ножкой. Матери они говорили: «Bonne nuit, petite mère»[9],— и целовали ее.

— Однако без мужчин все-таки скучно, — сказала Леля. — Пойдемте выкурим и мы по египетской папиросе и пригласим мужчин к нам в гостиную.

Просторный кабинет Густава Николаевича был обставлен тяжелой мебелью мореного дуба, обитой темно-красной кожей. Перед диваном, занимавшим всю стену, стоял большой круглый стол.

На громадном письменном столе, находившемся в междуоконном простенке, не было ни книг, ни бумаг и красовался лишь массивный бронзовый чернильный прибор.

— Узнаешь эту комнату? — спросила меня Леля, когда мы вошли в кабинет Густава Николаевича. — Мебель здесь в прошлом году во время наших спиритических сеансов была иначе расставлена.

Дело заключалось в том, что после смерти моей сестры, Лидии Карловны Туган-Барановской, ее муж некоторое время интересовался спиритизмом и вместе со мной принимал участие в сеансах, которые устраивала его сестра Леля. Для этих сеансов приглашался в то время знаменитый, приехавший из-за границы медиум Шамбор. Это был величайший фокусник и мошенник, бравший двести рублей за сеанс.