Годы молодости - [15]

Больше я уже не пытался снискать расположение Люлю.

Вообще взрослые любят дразнить детей (к сожалению, в детстве я часто это испытывал и уверен, что именно это в значительной степени испортило мой характер). Но немногие знают, как умеют дети дразнить взрослых, какой изобретательности достигают они в этом злом развлечении.

В Одессе, там, где я нанимал комнату, у хозяйки был мальчик лет шести. Как-то, когда я был занят спешной работой, Юра играл около моего окна, выходившего во двор. Я сказал, что он мне мешает, и просил уйти подальше от окна. Не тут-то было. Моя просьба мальчику не понравилась. Он подошел к окну еще ближе и, приплясывая, начал на все лады выпевать: «Каля поляля, каля поляля…» Я опять попросил его удалиться. Тогда он на минуту куда-то исчез, а затем вернулся с пустой консервной банкой и палкой в руках. Словно в барабан ударяя по банке, он под этот аккомпанемент снова затянул «каля поляля, каля поляля». И так как этому не предвиделось конца, то я должен был прервать работу и пойти заканчивать ее к моему приятелю, художнику Нилусу.

Этот гнусный мальчишка положительно изводил меня. Стоило мне сесть за письменный стол, как он немедленно откуда-то появлялся под моим окном. Какими только терзающими уши «музыкальными инструментами» вроде свистулек из стручков акации, трещоток и жестянок он не пользовался, неизменно сопровождая все это пением «каля поляля»!

Часто я, как чеховская Зиночка, мечтал поймать этого маленького негодяя где-нибудь за сараем и как следует надрать ему уши. Но стоило мне появиться на дворе, как он предусмотрительно ретировался и неизменно держался на почтительном расстоянии. Подкуп на него не действовал. Я покупал ему карамель, дарил разные мелочи и деньги, — все это он брал и немедленно начинал исполнять «каля поляля».

Я должен был переменить квартиру.

Глава VII

Свадьба. — Два венца. — Квартира у столяра. — Рассказы А. И. Куприна о киевской жизни. — Дог. — Сотрудничество в киевских газетах. — Шутливые заметки — «светская хроника». — Гонорар — голубой корсет.

Время до свадьбы проходило стремительно быстро, наполненное утомительной и ненужной суетой. Александр Иванович приходил только к обеду. Днем он был в «Журнале для всех», а вечером нельзя было ни о чем серьезно поговорить — ежеминутно нас прерывала моя тетушка, то спрашивавшая Александра Ивановича, исполнил ли он ее поручения, то награждая его новыми.

— Вот если бы вы не спешили со свадьбой, — говорила она при этом, — все было бы не торопясь сделано к осени.

Наконец третьего февраля настал день свадьбы.

Венчание было назначено на час дня. К двенадцати часам я была уже причесана и одета в подвенечное платье. Парикмахер приколол мне фату и венок.

В столовой собрались только те, кто должны были провожать меня в церковь: посаженая мать — Ольга Францевна Мамина, посаженый отец — Николай Константинович Михайловский и четыре шафера: Н. И. Туган-Барановский, А. Г. Мягков и два сына Н. К. Михайловского — Николай и Марк.

И хотя по ритуалу Александр Иванович должен был встретиться со мной только в церкви, он был тоже в столовой, когда я вошла поздороваться.

Мне сразу бросился в глаза растерянный вид всех собравшихся. У тети Оли на глазах были слезы. При моем появлении она спешно закрыла большую белую коробку.

Я почувствовала беспокойство, поцеловалась с ней и спросила: «Что у тебя в коробке?»

Она молчала. Ответил Александр Иванович:

— Ольга Францевна не знала, что тетя Вера уже позаботилась о подвенечных цветах и привезла еще одну коробку… Что ж, Маша, — сказал Александр Иванович, — быть тебе два раза замужем. Такая примета. А в приметы я верю.

По настоянию моей матери приглашений разослано было много, а явилось в церковь еще больше, когда стало известно, что венчать будет Григорий Петров. Все ждали, что по окончании венчания он выступит с проповедью. Но, сняв у алтаря ризу, он подошел к нам и, крепко пожав руку мне и Александру Ивановичу, сказал: «Будьте счастливы». Присутствовавшие в церкви были разочарованы.

В примыкавшем к церкви большом белом зале, где на стенах в парадных формах красовались цари, происходило поздравление.

— Скоро эта кукольная комедия кончится, — наклонясь ко мне, шепнул Александр Иванович. — Вас уже все дамы и бородатые, лысые, бритые мужчины перецеловали или не все?

Александр Иванович знал только очень немногих. Натянуто улыбаясь, он произносил общепринятые любезные слова, а сам с нетерпением ждал конца церемонии.

Однако кукольная комедия продолжалась долго. В зале был сервирован стол. Гостям предлагали шампанское, фрукты, конфеты, торты — словом, все, что полагается во время дневного приема. Пожилые гости скоро уехали. Оставалась молодежь и те, кто себя к ней причислял. Разбиваясь на группы, они весело болтали, что очень задерживало дома обед.

Тетя Вера была москвичка, и все московские обычаи были для нее святы. Поэтому ее нельзя было убедить в том, что никакого торжественного свадебного обеда не должно быть, когда моя мать больна и присутствовать на нем не может. Все равно тетушка настояла на своем.

В церкви нас задержала веселившаяся молодежь, и мы приехали домой с значительным опозданием.