Годы и войны - [16]

Немцы уже добежали до моей лежащей лошади, но преследовать меня дальше почему-то не стали. Наших кавалеристов и след простыл.

Мой путь пересекала небольшая речка, через нее был перекинут мостик. Я было направился к нему, но заметил разъезд противника, тоже идущий к этому мостику. Теперь главной заботой моей стало, чтобы противник меня не обнаружил.

Удачно спустившись с крутого берега, я укрылся под мостом, но не был уверен, что немцы не заметили моего маневра. Осмотрелся, недалеко от моста увидел большой куст ивняка, нависший над водой, и решил, что под ним мне будет менее опасно, чем под мостом, ибо сквозь ветки я хорошо могу видеть приближающегося противника, а сам буду от него скрыт. Я пополз к кусту и засел там, держа винтовку наготове.

Невольно вспомнилась прочитанная в детстве книжонка о цветке папоротника. В ней говорилось, что нашедший этот волшебный цветок сможет все видеть и все слышать, сам оставаясь невидимым. Вот бы разведчику быть таким. Но так как цветка папоротника до сих пор еще никто не срывал, умение быть невидимым и неслышным для противника нам приходилось приобретать без помощи волшебства.

Вскоре приблизился вражеский разъезд. Вот уже он поравнялся с кустом и прошел мимо. Когда он удалился от меня шагов на пятьдесят, я выпустил ему вслед пять пуль, быстро перезарядил винтовку в начал вновь стрелять. Двое раненых остались лежать на дороге, а остальные трое ускакали.

Я выбрался из-под куста, с винтовкой на изготовку подошел к лежащим раненым, снял с них оружие и знаками приказал им встать и идти. Но они или не понимали меня, или не могли подняться. Что делать? На мое счастье, из близлежащего леса показался наш головной эскадрон. Дозор шел на рысях к мосту. Окликнув своих, я указал, где противник. Подошедшему эскадрону передал раненых немцев, а командиру доложил о случившемся.

Вспомнил я тогда, что на стрельбище из сорока выстрелов в цель у меня ложились тридцать восемь пуль, а здесь на близком расстоянии и в такую крупную цель только сорок процентов попадания! Однако неудачно начавшаяся разведка кончились благополучно, а все могло бы обернуться для меня очень плохо. Пленные немцы дали ценные сведения о своих войсках, и это вознаградило меня и за пережитые волнения, и за плохую стрельбу.

Прибыли мы в местечко в двенадцати километрах от Дукельского перевала, отправили лошадей в предгорье.

Вторая половина дня оказалась свободной, так как оборонительную позицию наш эскадрон должен был занять лишь утром. Высокие горы окружали местечко, и мне очень захотелось взойти на одну из них, чтобы осмотреть окрестность. Но раньше мне не приходилось взбираться на подобные горы, и я ошибся в расчете времени. Идти по густо заросшей лесом круче оказалось трудно, и мне пришлось затратить много времени, пока я достиг вершины.

Когда я осмотрелся но сторонам, меня поразила невиданная красота. Внизу, у подножия горы, лежало местечко с уходящей за гору дорогой, по которой мы пришли сюда; вокруг высились еще более могучие горы; передо мной лежало большое плато. Мне захотелось осмотреть его.

Пройдя около километра, я очутился в окопах, которые не так давно занимали русские. Окопы были неглубокие, обвалившиеся. Какая же здесь была стрельба! Тысячи гильз были разбросаны по окопам, огромными кучами они были навалены там, где, по-видимому, стояли пулеметы. Вокруг валялись лопаты, вещевые порожние мешки и окровавленное обмундирование. Много было могил, и ни одна ни была отмечена ни надписью, ни надписью, ни вешкой. Удручающе действовал вид небрежно засыпанных трупов: то тут, то там выглядывало плечо, торчали ступни босых ног, иногда виднелось лицо... Очевидно, наши цепи, выскочившие из укрытий, в самом начале наступления были расстреляны врагом, а убитых оставшиеся в живых успели только кое-как засыпать землей.

Мне захотелось пройти в окопы противника, откуда он вел огонь по нашим.

Когда я очутился в немецких окопах, они меня тоже поразили, но совсем по-иному: окопы были глубокие, оплетенные ветками, чистота в них была абсолютная, не заметно было предметов военного обихода, гильз не было и в помине. На большом кладбище в долине, куда я спустился, на каждой могиле был аккуратно оформленный холм, на каждой могиле был крест с надписью о захороненном. Офицерских могил не было вовсе, - вероятно, трупы офицеров увозились в Германию, - а на ефрейторских и фельдфебельских могилах все кресты были большего размера, чем над могилами солдат; с немецкой аккуратностью даже в смерти люди не уравнивались в правах и начальники возвышались над подчиненными.

Я вернулся на брошенные русскими позиции. Удрученный мыслью о том, что родные всех этих солдат никогда не узнают, где похоронены дорогие им люди, я почувствовал такую тоску и такой страх, что невольно прибавил шаг, потом что-то громко запел и наконец побежал, и бежал без остановки, как когда-то мальчиком, когда ходил на поиски цветка папоротника и очутился один на один с непонятной ночной жизнью леса.

Во время обороны в горах мне часто приходилось с группой ходить в разведку. Ни у нас, ни у противника сплошного фронта там не было, поэтому покрытые частым лесом горы помогали нашим разведчикам проникать в тыл противника.