Годы гроз - [25]

— Во славу Америи, — шепеляво передразнил Ивон. — Как будто вы идете на это ради страны.

— Ради чего же еще? — улыбнулся Коррин.

— А вы посмотрите в зеркало, сир Гвин, и увидите! На вашем лукавом лице так и написано — хочу, чтобы мной восхищались!

— Неужели так и написано? — Корр огляделся в поисках зеркала, но его-то в покоях и не было. — Ладно, верю вам на слово. Где вы прячете деньги?

— Подождите в коридоре, — прошамкал Ивон.

— Не вздумайте запереться. Я буду рядом.

— А вы не подслушивайте!

— Ладно.

Когда Коррин вышел из комнаты, за спиной щелкнула задвижка. Он ухмыльнулся и приложил ухо к замочной скважине.

— Господин Ивон дал нам триста серебряных марок и обещал молчать, как рыба.

— И ты поверил старому говнюку? — спросил Дюг Пьерриг.

— Ну да, — пожал плечами Корр. — Думаю, что достаточно его напугал.

— Ты хотя бы приставил кинжал ему к глотке?

— Какие жестокие меры, Дюг, — поморщился Коррин. — Он и так боится за свою жизнь. Если король узнает о его делишках, тут же повесит, как разбойника.

— Он и есть разбойник, — пробурчал Двухголовый. — Сукин сын, ворует у самого короля.

— Мы расскажем о нем государю, — махнул рукой Коррин. — Когда разберемся с Наместником.

От одних этих слов — «мы разберемся с Наместником» — в груди раздувалось чувство величия. Они пока лишь готовились, но уже сейчас на языке ощущался сладкий вкус победы.

Сир Гвин засыпал и просыпался с мечтами о том, на какую вершину они вознесутся, когда решат столь важный государственный вопрос. Да, они поступают не совсем по закону. Совсем не по закону, если честно, но какое это будет иметь значение, когда они притащат Люцио Третьего к америйскому трону? Король не откажется от такого дара, и уж точно не казнит их за это. И даже если они не получат награды от Эсмунда, слава об их поступке облетит весь мир. Кальдийцы возненавидят их, но каждый мужчина в Америи будет восхищаться и жалеть, что его не было среди них.

Стояло раннее утро. За полукруглыми окнами Пенного зала лил дождь, столы пока что пустовали. Коррин завтракал овсяной кашей с медом, Гиральд и Дюг предпочли холодную телятину со свежим луком.

— Говорят, в стране голод, — сказал Коррин, глядя на то, как Двухголовый уплетает нежное мясо.

— Угу. Я тоже слышал, — прочавкал Гиральд. — Годы гроз и все такое.

— С голодом пускай разбираются крестьяне, это они растят еду, — сказал Пьерриг, ломая горячий белый хлеб. — Что дальше, Гвин?

— Надо подкупить слуг. Я займусь этим, а ты, Дюг, поговори с кальдийцами.

— С чего мне это делать?

— С того, что рыцарю инквизиции они доверятся скорее, чем просто рыцарю. Хотя с твоего языка слетает столько проклятий, что, быть может, и правда лучше мне.

— Не греби на себя так много. Я поговорю, если надо.

— Вот и славно, — Коррин отставил пустую миску. — Постарайся узнать, есть ли в башне другие воины, кроме паладинов. Кстати, ты ведь служишь архиепископу. Скажи, что его святейшество переживает за безопасность Наместника и надеется выделить солдат инквизиции для охраны. Что-нибудь такое.

— Ты всех считаешь глупее себя, не так ли? — осведомился Пьерриг, злобно глядя на Коррина. Бельмо на глазу придавало ему жуткий вид.

Корр пожал плечами. Он и впрямь не страдал от недостатка самоуважения, и частенько оказывался сообразительнее многих. Поэтому, не желая разгневать вспыльчивого Дюга, ничего не ответил.

— Ладно, мне пора на пост, — Гиральд отломил кусок хлеба с собой и поднялся. — Приходите, если будут новости.

— Хорошо, — Коррин тоже встал. — Мне нужно в западное крыло, там есть человек, который сможет помочь нам в бою. Вы идете, сир Пьерриг? Кальдийцев тоже разместили в западной части.

— Идем. По дороге расскажешь, с какого хрена ты такой самоуверенный.

— Потому что удача всегда на моей стороне, дружище.

— Ты уверен?

— Как в том, что каждый день восходит солнце, — улыбнулся Коррин.

Чтобы из Пенного зала, который находился в центре Кроунгарда, добраться до западного крыла, требовалось преодолеть немало лестниц и переходов, включая Морскую галерею, отделанную галькой со дна Скованного моря. На стенах там висели чучела рыб — от известной всем сталепёрки до редкого сабленоса, громадной рыбины с кривым костяным наростом на голове. Говорят, эти рыбы были жутко глупыми и сами всплывали к лодкам рыбаков, так что их можно было брать голыми руками. Потому их почти не осталось.

Но даже эти рыбы показались Коррину не такими глупыми, как молодой дворянин, в полный голос рассуждающий о том, что значил платок на руке Бесхребетного.

— Говорю вам, она отдалась ему! Сколько раз я предлагал леди Пьерриг свою руку и сердце, и получал отказ. Их семья небогата, а я после смерти отца стану графом — может ли дочь какого-то замшелого рыцаря мечтать о большем? Но нет, она предпочла стать всего лишь грядкой для трусливого семени…

Коррин посмотрел на Пьеррига, чье квадратное лицо исказила звериная ярость.

— Дюг…

Он бросился вперед. Дворянчик заметил его и обомлел, надменное выражение сменила паника.

— Сир Пьерриг, — он поднял руки. — Уважаемый сир, я…

Тяжелый кулак врезался ему в щеку, и графский сынок упал навзничь. Слушатели расступились, широкими глазами взирая на сцену. Прижимая ладонь к лицу, юноша отползал от наступающего Пьеррига.