Год жизни - [17]

Необычно молодо выглядел сегодня и Черепахин в черном костюме тонкого сукна, застегнутый на все пуговицы, с расчесанной бородой. Алексей почувствовал себя неловко. На нем был рабочий костюм, порядком поношенный, потертый на сгибах.

— Тащи, мать, самовар, готовь закуску, погреем гостя с мороза,— распорядился Никита Савельевич.

— Не учи, старый, давно все готово,— отозвалась Евдокия Ильинична.

За чаем Алексей осмотрелся. Сквозь стекла буфета белеют стопки тарелок. Ножная швейная машина покрыта вышитой салфеткой. Ни пылинки на желтой полированной крышке радиолы. Простенькие, но все-таки тюлевые шторы на окнах. Добела выскобленный пол устлан пестрыми дорожками. На высокой кровати гора подушек мал мала меньше. На самом верху совсем крохотная «думочка».

— Кладите варенья, Алексей Степаныч,— сказала Евдокия Ильинична,— вот это хорошее, голубичное. Сами голубику собирали.

— Спасибо. Не откажусь. Это вся ваша семья, Евдокия Ильинична, ребят нет? Или выросли да разъехались?

— Как не быть. Дочка Клава в клубе, на вечере-те. Поварихой в столовой работает. Старший сын Анатолий женился, увез свою учителку на Кубань. Механиком там в МТС работает. Летом у них уже и сынок нашелся — Валерик. Карточку прислали. Такой славный парнишка-та. Поедем со стариком в отпуск, поглядим внучонка. Были еще две дочки, старше Клавы, да господь их прибрал к себе.

После чая, не дожидаясь, пока жена уберет посуду, Никита Савельевич широким жестом нетерпеливо сдвинул чашки на край стола, положил перед собой лист чистой бумаги и заговорил о главном.

— Практика у меня есть, не буду прибедняться,— с затаенной ноткой гордости сказал экскаваторщик,— на каких только марках не работал! А вот с грамотешкой плохо. Есть одна мысль, и вроде подходящая, а точно обмозговать не могу. Поговорил с Арсланидзе. Георгий Асланович в момент подсчитал мне вес ковша с нагрузкой, все усилия, размер барабана, но этого мало. Тут нужно слово горняка.

Черепахин остановился. Шатров с интересом ждал продолжения.

— Думаю я заменить свой ковш, поставить другой, побольше. Есть такой ковш, и всего на сотню килограммов потяжельше моего, около механической мастерской ржавеет. А грунта он возьмет на четверть куба больше. Представляете?

— Представляю.

— Дальше. От машины можно взять еще больше. Как? Я придумал — обшить барабан деревянными планками. Тогда поперечник его увеличится, ковш пойдет быстрей. Это мне Георгий Асланович прикинул. Он же говорит, что запас прочности у «Воткинца» есть, бояться, мол, нечего.

— Хорошо. Но зачем тогда я нужен? — с удивлением спросил Шатров.— У вас все ясно, продумано, подсчитано вместе с инженером.

Черепахин укоризненно посмотрел на Шатрова, пропустил сквозь пальцы мягкую бороду.

— Не в одном ковше загвоздка. Праздник близко, Алексей Степаныч. Хочется его по-доброму встретить, от души отметить. Вы ведь знаете —наша бригада на рекорд стала. Вот. Значит, нажимать надо по силе возможности. Многое ковш новый даст, а еще я хочу иначе грунт брать. Как мы сейчас берем? Скребем по всей площади. Так? Так. А что, ежели выбрать сначала траншею...— Черепахин провел по бумаге две параллельные линии, пририсовал сбоку квадратик — экскаватор, приделал к нему шею— стрелу,— а потом брать грунт с одной стороны траншеи, вроде бы на расширение. Сопротивление-то меньше, ковш одной стороной гребет! А грунт будет сам обрушиваться. Верно? Но тут загадка — под каким углом ставить экскаватор? Ежели под тридцать градусов...

Теперь и Шатров склонился над бумагой. Выхватывая друг у друга карандаш, они набрасывали штрихи, тут же стирали их резинкой и наносили снова.

Через час эскиз был готов. Расположение экскаватора в забое, система шурфовки и взрывания, место для отвала, угол поворота стрелы — все было обсуждено и выяснено.

Евдокия Ильинична поставила на стол ужин, а в центре— граненый графинчик. Алексей не любил водку. Ему нравились только виноградные вина. Но отказываться от рюмки водки он не стал, чтоб не заставлять себя упрашивать. Хозяйка только пригубила.

Когда Алексей и Никита Савельевич выпили по второй и начали закусывать грибами, тоже приготовленными Евдокией Ильиничной, хлопнула входная дверь. В комнату влетела девушка.

— Мама, ты знаешь...

Увидев чужого, девушка запнулась, чинно поздоровалась с Алексеем, потом о чем-то зашепталась с матерью, лукаво косясь на гостя. У Клавы были такие же черные глаза, как у Евдокии Ильиничны, только еще горячее и больше. Тонкие знатоки женской красоты нашли бы ее, пожалуй, дурнушкой, но Алексей оценил круглые линии маленького подбородка, белизну кожи, словно точеные уши, а главное — чудесную свежесть молодости, той молодости, утрату которой не могут возместить никакие ухищрения косметики.

«Скорей бы приезжала Зоя»,— с уже привычной грустью подумал Алексей. Вид Клавы напомнил ему о жене.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЗОЯ

1

Лес начинался у самого берега Кедровки. Одни лиственницы только накренились над обрывом, другие уже испуганно хватали обнаженными корнями воздух,— вешние воды подмыли отвесные берега. Там и сям валялись вывороченные с корнем деревья, полузасыпанные снегом. Березки жались подальше табунками под защитой рослых тополей.