Год у американских полярников - [12]

Я знал чувства людей в такой день. Это и удивительная радость, и ощущение, что весь земной шар будет отныне твой. Ведь ты же так выстрадал эту зимовку! Но все же к радости в этот день примешивается тревога: как-то на самом деле встретит тебя Большая земля?

Большой рисованный плакат над стойкой бара говорил о том же. На нем с левой стороны был нарисован уже знакомый мне Обсервейшен-холм Мак-Мердо, от которого вправо улетал самолёт.

Посередине плаката было размашисто написано: «Сегодня Мак-Мердо — завтра весь мир» — и три восклицательных знака. А дальше, в правом верхнем углу, был нарисован залитый солнцем пляж, пальмы, а на переднем плане девушки в «бикини». Раскрыв объятия, они ждали самолёта. Так, по-видимому, авторы плаката представляли себе «весь мир».

Но здешним полярникам было ясно, что случится не так. И поэтому уже другим почерком после слова «весь мир» — было добавлено «на Си-47».

Может быть, кому-нибудь эта надпись и не говорит ничего, но мне она сказала много. Ведь Си-47 — это название двухмоторного американского транспортного самолёта фирмы «Дуглас», который был в период Отечественной войны построен и в СССР и широко известен под названием Ли-2. Самолёт этот и у нас и в Америке давно снят с производства и эксплуатируется только в самых отдалённых местах далёкого Севера, тропического Юга, Антарктиды, то есть там, где нет аэродромов для «настоящих» самолётов. Поэтому добавление «… на Си-47» значило: ваш «завтра весь мир…» окажется опять какой-нибудь глухой дырой, где женщин можно увидеть лишь на фотографиях из журналов. Но местный фольклор на этом не кончился и ниже слов «на Си-47» кто-то добавил красным карандашом «на лыжах». Ну а где, кроме Антарктиды, Аляски и льдов Арктического океана, сейчас летают Си-47 на лыжах?

Найдя какой-то предлог, я покинул гостеприимный клуб и вышел на улицу. По-прежнему светило солнце. Однако теперь, «ночью», свет его приобрёл такой нереальный, таинственный оттенок покоя, который я видел только в Антарктиде.

На Южном полюсе

Утром кто-то тряс за плечо:

— Вставайте, вставайте! Через час вылетает самолёт на Южный полюс!

И действительно, через час мы снова летели. Тот же самолёт и тот же экипаж, который доставил нас вчера в Антарктиду, сегодня отправился дальше на юг. Три часа в воздухе. Посадка. Открылась задняя стенка, и в салон врывается теперь уже ледяной, разреженный, лишённый запахов и влаги воздух.

Мы берём свои вещмешки с дополнительной тёплой одеждой и личными вещами, выходим, неуверенно озираясь, привыкая к обжигающему морозу, ослепительному солнцу, разреженному воздуху. Ведь здесь около трех тысяч метров над уровнем моря. Вокруг ровная как стол, безбрежная белая пустыня. Только в стороне видно нагромождение каких-то тёмных ящиков, построек, мачт, флагов и флажков. Конечно, это станция, которая называется Амундсен-Скотт по имени победителей Южного полюса.

Откуда-то из морозного тумана появились заиндевелые фигурки, начали возбуждённо хлопать меня по плечам, что-то радостно кричать. Потом вырвали из рук мешки и убежали на станцию, пригласив нас за собой. Это возбуждение, и эта радость, и эта почти навязчивая готовность помочь тебе и отобрать у тебя все, чтобы ты легче привыкал к высоте, — удивительно похоже на то, как встречают самолёт на такой же одинокой советской станции Восток, расположенной на высоте почти четыре тысячи метров над уровнем моря.

— А где же сам полюс? — спрашиваю я, озираясь.

— Где-то там, — показывает Крери в открытое белое поле.

Станция Южный Полюс в то время состояла всего из нескольких домиков, засыпанных выше крыш снегом. Станция маленькая, её экипаж — два десятка моряков и человек десять учёных.

Приезжему сначала показывают помещение, где он будет спать. Узенький коридор, по обе стороны маленькие каютки. В каждой две койки, одна над другой. Откуда-то доносится храп. Шёпотом объясняют, что здесь всегда спит кто-то, сменившийся с вахты, показывают, где моя койка. Там уже положили мой вещевой мешок.

Ну а дальше, как и везде в экспедициях, гостя ведут кормить. Маленькая, почти квадратная комната кают-компании отделана под тёмное дерево. Слева от входа стоят несколько столов, накрытых клеёнкой, справа у стены — электрическая плита с множеством конфорок Между плитой и столами — стойка с чистой посудой и тарелки с закусками, соусами и хлебом. Каждый берет тарелку, подходит к плите, на которой кипят или греются разные блюда, и накладывает то, что ему нравится. Поев, моет свою посуду в специальной мойке и кладёт снова на полку с чистой посудой. Повар — крепкий мужчина в огромном белоснежном колпаке и переднике. Из-под широко расстёгнутой рубашки виднеется тельняшка. Гладко, до синевы, выбрит. Лицо типичного героя с плакатов «Вступайте в наш флот», которые здесь развешаны повсюду. Во время обеда он сидит где-то в стороне, ревниво следя за тем, кто что ест, и перекидываясь с каждым какой-нибудь шуткой.

В углу комнаты стоят четыре бачка: кофе, сок, неизменное мороженое и холодный чай, который американцы даже здесь, на полюсе, любят пить со льдом. Кусочки его лежат в специальной миске. Приглушённо играет музыка.