Год тумана - [41]

Прошлой весной мы с Джейком взяли ее с собой на симфонический концерт в Стерн-Гроув, на открытом воздухе. Сидели на большом желтом покрывале, прямо на траве; Эмма целый час пила колу и жевала сухарики, пока играла музыка. Возвращаясь, на пути к машине, она спросила:

— А как называется эта большая гитара?

— Ты имеешь в виду виолончель?

— Ну та, на которой играют палочкой.

— Да, виолончель.

— Хочу такую.

Через неделю Джейк раздобыл уменьшенный вариант виолончели — примерно в четверть обычного размера — в музыкальном магазине в Хейтс и взял абонемент на двадцать занятий. Он принес инструмент домой и положил на постель, в качестве сюрприза. Когда Эмма вошла в комнату и увидела подарок, то описалась от радости.

— Дети — удивительные создания. — Я прослушала всю историю по телефону. — Когда ты в последний раз так радовалась, чтобы описаться?

В Джейке меня привлекло многое, например, искренний восторг от отцовства. Способность смотреть на мир глазами Эммы придавала ему какую-то невинность, почти не свойственную мужчинам. Когда я рассказала Аннабель, как Болфаур здорово управляется с дочерью, та отозвалась: «Держись за него, Эбби. Счастливый ребенок — это равносильно знаку качества для мужчины».

Мне донельзя польстил тот факт, что Джейк охотно согласился разделить Эмму со мной; от этого его любовь показалась еще сильнее. Однажды он рассказал, как отчаялся найти женщину, которая после ухода Лизбет подойдет в равной степени и ему, и Эмме.

— А потом появилась ты. Я полюбил тебя по многим причинам, и в том числе потому, что ты поладила с Эммой.

— А какие еще причины?

— Ну, во-первых, классно целуешься, — пошутил Джейк. — Во-вторых, делаешь отличное мясное печенье. А остальные причины угадай сама.

Больше всего скучаю по тем беззаботным и веселым минутам — за них я люблю Джейка куда сильнее, чем за щедрость, любовь к бейсболу и золотое правило «Никогда не садись в автобусе, потому что другому придется стоять». Вспоминаю, как он поднимал меня на руки, бросал на подушки и рассказывал анекдоты, так что я смеялась до колик в боку. Болфаур с невозмутимым лицом передразнивал актеров и политиков. Теперь все это ушло, и больно думать о причине перемен.

Близится полночь, а я по-прежнему в платье с блестками. Листаю учебник Эммы «Моя первая виолончель». В книге полно рисунков, показывающих, как нужно держать инструмент. Поддергиваю платье до бедер, зажимаю виолончель коленями и пытаюсь найти ноту до. На столике стоит бутылка пива, и когда Нелл уходит, я выпиваю половину. Понятия не имею, как держать смычок и зажимать струны. Пытаюсь играть, но вместо этого извлекаю из виолончели кошмарные звуки, которые напоминают крики умирающего тюленя. Звонит телефон.

— Эбби? — спрашивает Джейк.

— Привет.

— У тебя странный голос. Ты пьяна?

— Нет. — В каком-то мультфильме герой так же яростно отрицал свою вину, будучи виноват во всех бедах.

— Ты пьяна.

— Я выпила совсем чуть-чуть.

Досадно из-за того, что меня застали в таком виде. Понимаю невозможность исправить ошибку; это еще один экзамен, проваленный мной.

— Прекрати, — говорит Джейк. — Не поможет.

— Немного помогает.

Длинная пауза — вовсе не то уютное молчание, в которое мы порой погружались на одну-две минуты, разговаривая по телефону, приятно было чувствовать Джейка там, на другом конце провода.

— Прости. — Сама понимаю всю неуместность объяснений. Очередное доказательство того, что я не та женщина, какой он меня считал, делая предложение. Кому интересно мое умение устраивать камерные концерты и делать тряпичные куклы из носков? Эбби Мейсон потеряла Эмму, проведя с ребенком лишь несколько минут на пляже, — вот что действительно важно. Материнство требует чего-то большего, нежели преданность. Большего, нежели любовь.

Глава 31

Н. известен тем, что ничего не помнил.

В декабре 1960 года в общежитии Академии военно-воздушных сил сосед по комнате, упражняясь с рапирой, случайно ранил Н. в правую ноздрю; наконечник рапиры задел левую долю мозга. События, предшествовавшие инциденту, Н. помнил до конца жизни. Например, поездку через всю Америку на старом «кадиллаке», которую предпринял за два года до ранения. Но зато он навсегда утратил способность наслаждаться кино, так как на середине фильма оказывался бессилен восстановить в памяти начальные сцены.

Вообразите человека, страдающего от подобного недуга, за простым занятием — например, приготовлением обеда. Поскольку кратковременной памяти хватает на несколько минут, вы вполне способны поставить на плиту кастрюлю с водой, вымыть помидоры, нарезать кубиками чеснок и накрыть на стол. Но к тому времени, когда вода начинает закипать, уже не помните, что именно собирались приготовить и зачем. Лишь пустые тарелки и чувство голода напоминают о необходимости подкрепиться. Только когда раздается звонок в дверь и вы, отворив, обнаруживаете на пороге сестру, вспоминаете о приглашении к обеду, самолично отосланном ей накануне. Уподобляетесь компьютеру с переполненным жестким диском; все написанное улетучится, едва предпримете попытки закрыть файл. Сохранить информацию для дальнейшего использования становится невозможно. Никогда не заведете новых отношений, поскольку не сумеете припомнить, чем именно вам понравился собеседник. Через несколько минут после лучшего оргазма в своей жизни забудете о нем, как будто его вообще не было.