Год - тринадцать месяцев - [7]

Со звонком собирается класс. Я задерживаю ребят. Заниматься здесь невозможно. Последний урок — английский язык. Генриэтта Сергеевна отводит меня в сторону:

— Возьмите себя в руки. На вас лица нет. Я могу в биологическом кабинете урок провести. Ничего особенного. Деточки немножко порезвились.

— Деточки? Это варвары! Вандалы! Гунны!..

— Исторические параллели потом. Давайте действовать по обстановке.

Я отвожу класс — без участников сражения — в биологический кабинет. Вернувшись, застаю уборку в разгаре. Молча прохожу на свое место у окна.

Во всем этом происшествии меня особенно удивляет то, что рядом с Вертелой, Кобзарем, Сомовым, у которых явно не в порядке система тормозов, оказались самые солидные, как я полагал, люди класса — Красюк, Шушин, Радченко. На кого ж мне опереться! Где этот самый знаменитый костяк и актив?

Возвращаются с ведрами Красюк и Шушин. Сашка Кобзарь, закатав рукава, хватает тряпку и, плеснув воду под ноги подметавшему Вертеле, принимается растирать пол. Вертела бросается к другому ведру.

— Куда? Ты принес воду? — отталкивает его Валерка.

— Ты же мыть не умеешь, — тянет на себя ведро Вертела.

— Да? Может, и тебя еще научу!

Ведро таскают из стороны в сторону до тех пор, пока в нем ничего не остается.

В любой работе, даже в такой вот дурашливой, человек хорошеет. Я ловлю себя на том, что исподволь любуюсь своими архаровцами. Чем плох, например, Валерка? Не зря в Запорожской сечи прозвали его пращура Красюком. Не извелся казацкий род и в самом Валерке. Многим сверстникам лишь по частям достались воспетые в фольклоре богатства, которыми он владеет один. Тут и черные брови, и карие очи, и в ладонь румянец, и молодецкая стать. Все в нем еще пока зелено, но пройдут годы, и будет Валерка парень что надо.

Сашка Кобзарь — патриарх класса. Он дважды оставался, и теперь ему четырнадцатый год. Не будь он блондином, каждый заметил бы пушок на верхней губе. Его соломенной челке может позавидовать любая поклонница парикмахерской перекиси. Голубые Сашкины глаза переменчивы: то добрые и ясные, то блестящие с наглецой — по настроению. А настроение у Сашки хорошее, когда его гладят по шерстке.

Навалившись на тряпку сильными руками, Сашка трет пол, как заправская хозяйка. Временами он вскидывает ноги и ходит на руках. Коля Шушин презрительно смотрит на болтающиеся Сашкины ноги и косится в мою сторону. Я делаю вид, что ничего не вижу.

Юрка Вертела умеет ходить на голове только в переносном смысле.

Если поймать минуту, когда Юрка сидит спокойно и сфотографировать, то на карточке отпечатается круглая, курносая физиономия с невинными карими глазами. Если еще хорошенько заретушировать густую сетку легкомысленных веснушек и пару обязательных царапин, ссадин или чернильных пятен, то это будет вполне благообразная физиономия. Но такой минуты не бывает. Вот он уже соскочил с парты и, схватив оставленную Сашкой тряпку, набросился на потеки. И конечно, во все стороны летят брызги.

— Эй, потише! Чего расплевался, как верблюд! — оборачивается к нему Вовка Радченко.

Вовка увлечен своим художеством. Он где-то достал известь, щетку и забеливает пятна на стенах. От удовольствия даже язык высовывает. Это не идет к его строгому, всегда серьезному лицу с правильными крупными чертами.

Поражает своей сообразительностью Генка Воронов. Выстроив из парт пирамиду, он взбирается под потолок и протирает лампочки. Покончив с одним рядом, он усаживается отдохнуть, молча и угрюмо озираясь на класс. Улыбка на его широком скуластом лице редкая гостья. Ходит Генка, сутулясь и опустив голову. Разговаривая, не глядит на собеседника. Видно, оттого, что сильно косит, и парню хочется скрыть этот недостаток. Ему тоже пошел четырнадцатый год.

Выгодно кооперировался Ленька Горохов со своим дружком Митей Васневым. Отобрав у Борьки Малинина четвертинку, в которой тот, на потеху всему классу, носит в школу молоко, Ленька набрал в нее воды и теперь, отхлебывая, с силой выдувает на крышки парт. А Митя, зажав двумя руками тряпку, старательно стирает пятна. Маленькому безобидному Мите Васневу с его тоненькими руками, наверно, не сладко жилось бы в классе, не будь у него такой могучей опоры, как Ленька Горохов. Они годами и ростом одинаковые, есть даже что-то общее и в их курносых физиономиях, хотя Горохов черен и коренаст, а Васнев белес и хрупок. Командует в дружбе, разумеется, Горохов.

— Пожалуйста, не разбейте бутылочку, — просит Борька Малинин всякий раз, когда друзья возвращаются из очередного рейса с водой, — а то меня бабуся заругает.

«Бабуся», «папочка» и «мамочка», как он называет родных, молочная бутылочка, постоянная готовность зареветь — все это прочно определило место Малинина в классе. Вдобавок Борька таскает на себе килограммов десять лишнего веса. Это делает его небольшую фигуру совсем квадратной, а белокожее хорошенькое по природному рисунку лицо — щекастым и сытым. Ленька считает ниже своего достоинства отвечать Борьке.

Безучастен ко всей этой катавасии один только Витька Сомов, растянувшийся на скамейке последней парты. Сомову ничего не стоит заснуть даже среди урока. Я очень удивился, услышав об этом от учительницы английского языка. Он не был традиционным толстяком и флегматиком. Наоборот, Витька изящен и миловиден. У него живые, даже слишком живые, порой суетливые глаза. После того как у Сомова за одну неделю отобрали три книжки детективного содержания, обстановка прояснилась: парень зачитывается допоздна и недосыпает.