Год тигра - [17]

Шавасс подумал о Курбском. Он вспомнил все, что сказал ему русский журналист, его добродушный смех и искрящиеся серые глаза. Курбский был ему очень симпатичен. В иных обстоятельствах они могли бы стать друзьями.

Дремота затуманила мысли Шавасса, и он заснул. Проснулся только через час. Зубы его отбивали чечетку, а лицо покрылось крупными каплями пота. Курбский, подойдя к нему с чашкой в руке, опустился на колени.

Шавасс сделал попытку подняться, но русский снова уложил его.

– Не надо так волноваться, – сказал Курбский. – С вами ничего серьезного не приключилось. У вас высотная болезнь, и ничего больше. Примите таблетку, и вам сразу станет легче.

Англичанин дрожащими пальцами взял у него таблетку, положил ее в рот и, прильнув губами к чашке, которую поднес ему Курбский, запил лекарство холодным кофе.

Затем Шавасс убрал руки в спальный мешок и вяло улыбнулся.

– У меня такое состояние, как при малярии, – сказал он.

– Утром вы почувствуете себя гораздо лучше, – пообещал русский и, поднявшись с колен, вышел из палатки.

Шавасс остался один. Он смотрел в темноту и думал о том, что каждый день человек узнает для себя что-то новое. Последним русским, с которым он общался, оказался сотрудник СМЕРШа. Их встреча произошла незадолго до того, как Хрущев упразднил эту зловещую организацию. Шавасс никак не мог поверить в то, что Курбский и тот чекист – представители одной и той же страны.

Наконец он закрыл глаза. Что бы ни содержала таблетка, которую дал ему русский, она сотворила с Шавассом чудо: головная боль прошла, а по телу начала разливаться приятная теплота. Он натянул на голову капюшон спального мешка и почти сразу же заснул.

* * *

По утру небо окрасилось в невероятно яркий синий цвет. Шавасс стоял возле джипа и наблюдал за сворачивавшими палатку солдатами. Он чувствовал себя совершенно измотанным и лет на десять старше.

Даже Курбский и тот выглядел совсем иначе. Глаза его были серьезными, а на лице, словно после бессонной ночи, лежала печать усталости. Закончив сборы, Курбский рукой указал пленнику на джип. Англичанин залез в машину и расположился на заднем сиденье прямо под пулеметом.

Они ехали по промерзшей дороге. Справа и слева от нее желтела прихваченная инеем трава.

Через полчаса их джип выбрался на гладкое шоссе, проложенное властями в 1957 году. В то время как раз начались волнения среди племени хамбасов, и китайцам для продвижения военной техники срочно потребовалась скоростная трасса.

– Вот и этих мест коснулась цивилизация, – глядя на дорогу, заметил Курбский.

– Это как посмотреть, – возразил ему Шавасс. – Не забывайте, что построена она на костях тибетцев.

Курбский сразу же помрачнел. Он что-то прокричал по-китайски управлявшему машиной солдату, и тот, круто повернув руль, съехал с пустынного шоссе.

Теперь они вновь поехали по целине.

Шавасс, поняв, что русский не хочет с ним разговаривать, откинулся на спинку сиденья и стал обозревать окрестности. В стороне от них к голубому небу уходило плато Аксай-Чин, а впереди лежала бескрайняя равнина.

Когда под колесами джипа зашуршал гравий, водитель прибавил газу.

Резкий холодный ветер, подувший Шавассу в лицо, вернул его к реальности. Доехав до места, от которого начинался пологий склон, китаец за рулем джипа сбросил скорость.

В долине, в которую они спускались, Шавасс увидел монастырь, и сердце его учащенно забилось. В душе его затеплилась надежда.

– Вы что, намерены там остановиться? – скрывая охватившее его волнение, спросил Шавасс.

Курбский кивнул.

– А почему бы и нет? – сказал он. – Я собираю материалы о буддизме, а этот монастырь – один из немногих действующих в этом районе. Так что не беда, приедем в Чангу на пару часов позже.

Шавасс от радости чуть было не вскрикнул: монастырь, в который они ехали, мог быть только Йалунг-Гомпа, а он, как сказал Йоро, основная база всего тибетского сопротивления. «Вот уж куда бы не стоило соваться китайцам», – подумал он. Англичанин понимал, что может ждать их в монастыре, и, как ни странно, жалел Курбского.

Ламаистский монастырь, приютившийся у подножия скалы, представлял собой несколько обнесенных высокой стеной строений. На его территорию можно было попасть только через огромные ворота. В этот час они были открыты.

Возле монастырских стен паслись стада яков и маленьких тибетских лошадей, а на берегу протекавшей рядом речки стояли палатки пастухов.

Дым костров, гонимый ветром по долине, дополнял картину сельской идиллии. Его щекотавший ноздри запах напомнил Шавассу детство.

Толпа из нескольких десятков человек в овечьих шубах стояла у ворот монастыря. Неожиданно раздался глухой звук, отозвавшийся в ущелье долгим эхом.

– Смотрите! – восторженно воскликнул Курбский. – Вон туда, на крышу самого высокого строения. Видите, монах дует в радонг? Звук его слышен от монастыря на расстоянии нескольких миль!

Услышав шум работающего двигателя, люди, стоявшие у ворот, как один, развернулись и уставились на джип. В основном это были скотоводы. У многих из них из-за пояса торчали широкие ножи. Заметив их недружелюбные взгляды, китаец, сидевший рядом с Шавассом, поспешно развернул пулемет и проверил магазинную коробку. Водитель, направив джип к воротам, сбросил скорость. Толпа, уступая машине дорогу, тут же расступилась.