Год рождения 1921 - [36]

— Немедленно проведите такой обыск, — согласился он, зажигая погасшую сигару. — Собрать роту на плацу для переклички. Ее проведут Гиль, Липинский и Рорбах, остальные обыщут помещения и личные вещи чехов. Немедля предупредите часовых у ворот, чтобы никого не выпускали. Ни один чех не смеет покинуть казармы. Для обыска выдумайте какой-нибудь предлог, солдаты не должны знать о пропаже пистолетов. Действуйте.

Нитрибит объявил солдатам, что чехи прячут у себя листовки и оружие. Гиль и Рорбах выгнали роту на плац, остальные начали обыск в комнатах.

Примерно через час позвонил часовой: мол, десять человек из роты, вернувшиеся с работы позже других, просят впустить их в казармы. Капитан велел пропустить и раздраженно бросил трубку. Среди пришедших, которым пришлось стать в строй на плацу, был и Кованда. Он упорно добивался разговора с капитаном.

— Я еще ничего не ел! — кричал он Гилю. — Nichts essen, nichts ham-ham, viel Arbeit, krucifix[40].

За это Гиль трижды прогонял его бегом по плацу.

Через два часа, уже в полной темноте, роту распустили по комнатам, которые выглядели, как после разбойничьего налета. Тюфяки кучами валялись на полу, солома из них торчала во все стороны, одежда в шкафчиках была перерыта, чемоданы, картонки, корзинки раскрыты, содержимое разбросано по полу.

Кованда рассвирепел.

— Какое свинство! — шумно возмущался он. — Рота упражняется на плацу, закаляет свое здоровье, а тем временем кто-то обирает бедных чешских тружеников. Пойдем со мной к капитану! — обратился он к Пепику. — Он ахнет, когда узнает, как нас обидели.

— Не мели вздор, — проворчал Пепик. — И не прикидывайся дурачком. Это самый обыкновенный обыск. Здорово они всё разворотили!

— Уж не думаешь ли ты, что немецкие солдаты без нас обшарили наши вещи? Да ты возводишь на них гнусную напраслину! Нет, тут побывали воры. Вот гляди: у меня в чемодане была колбаса, целое кило, и тысяча марок. А где они? Обокрали, — заголосил Кованда, — обобрали до нитки!

— У тебя была колбаса? — усмехнулся Мирек. — Это откуда же? Не ты ли вчера говорил, что у тебя всех денег — две марки с половиной?

— Пьян я, что ли? — обиделся старый Кованда. — Мое слово твердо. Пойду доложу герру капитану. Пепик, пойдем со мной переводить. Твоя святая обязанность — помочь бедняге чеху, который не кумекает по-немецки.

Рассерженный Пепик натянул рубашку, бормоча, что Кованде пора бы на старости лет бросить шутовство. Но тот стоял на своем.

Капитан, услышав в переводе Пепика жалобу Кованды, позеленел и с минуту бессмысленно глядел на жалобщика. Потом распахнул дверь и крикнул: «Фельдфебель Рорбах!» Прибежавшему фельдфебелю он кивнул на Кованду:

— В карцер на неделю! Увести!

Кованда совсем не удивился такому исходу.

— Вот, видишь, — сказал он Пепику, — я знал, что капитан за меня заступится. Теперь ты понял, какие эти немцы справедливые и честные люди. Скажи ему, пожалуйста, пусть Рорбах подождет минутку, пока я сбегаю за теплым бельем и одеялом. Вдруг в карцере плохо работает отопление? Меня, чего доброго, скрутит ревматизм, а от этого упаси боже… Ауф видрше-ен! — повернулся он к капитану и взял под козырек, хотя был без шапки. — Я тебя, карлика, всегда любил, а когда-нибудь любя просто слопаю… Этого можешь не переводить, — снисходительно пояснил он Пепику и, сопровождаемый Рорбахом, проследовал в карцер.

8

Так Кованда и Карел попали под арест. Карцер помещался неподалеку от казарм, в первом этаже соседнего дома, над подвалом, который одновременно служил и бомбоубежищем.

Друзей заперли в камеры, разделенные коридором. Это были маленькие комнатки, в 8—9 квадратных метров, отгороженные от мира толстой дубовой дверью. Высоко под потолком тускло поблескивало забранное решеткой окошко.

Когда рота по сигналу тревоги — она начиналась обычно за час до полуночи — шла в убежище, оба арестанта перекликались с товарищами.

— Ребята, дайте покурить! — взывал Кованда, и товарищи бросали ему и Карелу сигареты и спички. — Сегодня с утра я искурил половину своего тюфяка, да только это неважное курево. Бабушка мне всегда говорила: не кури плохого табака, вредит здоровью. А что нового на свете? Берлин еще не взят?

Гиль, заметив, что Мирек сует в окошечки арестантам кульки с едой, стал на страже у самых дверей карцера. Это рассердило Кованду.

— Скажи ему, что он мне застит, — крикнул он Карелу. — Пусть лучше отопрет карцер, чтобы мы могли спастись из горящего дома… если подвернется такой счастливый случай. И пусть вынесет мою парашу, мне ночью свежий воздух нужен.

В ночном темном небе монотонно гудели самолеты, а на земле, зря расходуя снаряды, грохотали зенитки.

Фельдфебель Бент, задумавшись, сидел в темном углу тускло освещенного бомбоубежища и думал о письме, полученном сегодня от Эрики. Мелким, красивым почерком выводя буквы, племянница писала ему, что жизнь в городке идет по-прежнему, как будто и нет войны. Вот только сын торговца текстилем Иохим Федерер убит на фронте, а сын кузнеца Курт Шлоссер вернулся из России без ног. Старый Шлоссер каждый день возит сына в колясочке в церковь. В тщательно подобранных словах Эрики заметны были опасение и страх, — чувствовалось, что она боится, как бы война не затянулась слишком надолго; под конец она даже спрашивала, выиграет ли Германия эту войну. Последнюю фразу Эрика старательно зачеркнула, видимо опасаясь цензуры, но Бент все-таки прочел ее. Сейчас он размышлял на эту тему.