Год на Севере. Записки командующего войсками Северной области - [61]

Ответ Колчака был по-прежнему неблагоприятным, а требования Финляндии он находил «чрезмерными».

Искренно говоря, после этого у меня уже не оставалось веры в исход борьбы за восстановление России на Севере.

Кроме этой капитальной новости была еще одна крупная неприятность, повлиявшая на весь ход событий в области.

Я говорю о восстании полка Дайера, выведенного на Двинский фронт в мое отсутствие, для участия в наступательных действиях конца июня.

Эти активные действия сами по себе имели ничтожный результат, вследствие того что с началом отступления войск Колчака из районов Вятка – Котлас наступательная операция в избранном направлении теряла всякий смысл.

После нескольких удачных атак войска Двинского фронта остановились, укрепляя занятые районы, и подготовлялись к дальнейшим операциям.

В первых числах июля, помнится, в ночь на 7-е, произошло восстание в Дайеровском полку. Восставшие солдаты прежде всего ворвались в избу, где спали офицеры, и успели убить семь человек, в том числе нескольких англичан.

Быстро распространившаяся тревога сразу поставила на ноги все войска и штабы, но часть дайеровцев все же успела перебежать к большевикам.

Восстание это для всех русских представителей власти было фактом, которого ожидали давно и которому нисколько не удивились; для англичан это было крупнейшее разочарование, впечатление от которого было угнетающим.

15 или 16 июля с Двины в Архангельск вернулся генерал Айронсайд со своим штабом, что указывало, что операцию на Двине надо считать законченной.

Я немедленно вместе с генералом Миллером пошел повидать его.

Разговор наш был сухо официальный, причем Айронсайд ни одним словом не обмолвился о моей поездке в Финляндию. От прежних отношений не осталось и следа, и ясно было, что наступила уже какая-то новая эра в английской политике на Севере.

Выходя вместе с генералом Миллером из дома Айронсайда, я сказал с грустью: «Его совсем и узнать нельзя». Генерал Миллер, видимо, испытывал то же самое.

Я застал в Архангельске ту же беззаботную жизнь, те же благотворительные вечера в думе, те же интересы, сплетни и разговоры. Общество совершенно не отдавало себе отчета в той опасной минуте, которую мы переживали.

По приезде мне сразу пришлось сильно налечь на работу и проверить все то, что было сделано без меня.

Уже в первые три-четыре дня я поражен был, до каких размеров возросла пропаганда большевиков, главным образом на фронте.

Особенно внушало опасения то, что происходило на направлении Обозерская – Чекуево – Онега. На этом тракте, столь спокойном раньше, валялись пачками большевистские прокламации, воззвания, журналы, деньги, пропагандные афиши…

Как раз в середине июля на этой же дороге был убит наш мотоциклист, везший срочное приказание в 15-й полк в Чекуево. На трупе были найдены образцы пропагандной литературы.

Я забеспокоился очень серьезно, и одной из первых моих мер была командировка в Чекуево генерала Д., моего доверенного лица, испытанного в строевом и боевом опытах.

Генерал Д., произведя подробнейшую инспекцию 5-го полка, нашел его в столь блестящем состоянии, что я счел себя обязанным объявить в приказе благодарность полковнику Михееву, которого и всегда считал выдающимся офицером.

Тем не менее я не мог успокоиться на этом и, подозревая что-то неладное, производил самые тщательные и интенсивные розыски.

Мне помог случай. В одном из госпиталей проболтался унтер-офицер о существовании заговора на Обозерской и назвал несколько фамилий.

Дальнейшее расследование показало, что время предполагаемого восстания так близко, что нельзя было терять ни одной минуты. Я схватил первый же аэроплан, находившийся в готовности, и ночью вылетел на Обозерскую, предупредив английское командование о грозящей опасности.

Я спустился на Обозерской около четырех часов утра и был встречен адъютантом английского командующего железнодорожным районом.

Еще до моего свидания с этим генералом мне было доложено англичанами, что беспокоиться совершенно не о чем, что настроение в войсках отличное и что мои опасения не имеют оснований.

Убедить англичан в правильности моих выводов мне не удалось, но мне это и не было важно, так как моею главною целью было свидание с полковником Акутиным и полковником Барбовичем. Моя беседа с русскими старшими начальниками еще более подтвердила мои опасения. Сговорившись с ними о принятии срочных мер по группировке офицеров, по изъятию из частей подозрительных элементов, я приказал послать офицеров в Чекуево и Селецкое для предупреждения обо всем находящихся там старших начальников.

Времени тратить на поездку в далекое Чекуево и Селецкое я не мог, да и беспокоился я за железнодорожное направление, где подозревал центр заговора.

Предупредив еще раз английский штаб на Обозерской, я вернулся в Архангельск на том же аэроплане, на котором прибыл.

Не прошло и двух суток после моей поездки, как разразилась беда, и прежде всего в Чекуеве.

Две роты 5-го полка возвращались на барже с передовых позиций на отдых в Чекуево в сопровождении всего двух прапорщиков.

Во время этой долгой поездки на палубу вышел один солдат, который крикнул: «Коммунисты, ко мне!» На его зов выскочило 11 человек. Эти 11 человек в течение двух часов убеждали и убедили баржу арестовать своих прапорщиков и произвести переворот в полку.