Год Иова - [46]

Идти было некуда. Он прибрёл на железнодорожную станцию. Голубой линолеум был усеян окурками, которые подметал сухой шваброй негр. На стульях с треснувшими голубыми подушками и блестящими металлическими подлокотниками спали пьянчужки. Джуит запихнул свой рюкзачок в камеру хранения, положил ключ в карман и присел на один из стульев. Безразличным взглядом он смотрел на автоматы для продажи сигарет и напитков, на волнистые отражения люминесцентных ламп в заляпанных стёклах автоматов, пока не уснул. Когда он проснулся, окоченевший и снулый, он посмотрел на часы и понял, что может успеть, если поспешит. Всю дорогу до самого конца аллеи он пробежал трусцой и тут же увидел Джоя, который выруливает фургон на дорогу. Он замахал ему рукой.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Джой. — Ты весь промок. Залезай. Что случилось?

Джуит рассказал.

— Они не сохранят это в тайне, Джой. Всё это ложь. Ты не должен этого делать.

— Я втянул тебя в это, — ответил Джой. — Каким же дерьмом я буду, если не сделаю так же?

— Теперь это бесполезно, — сказал Джуит. — Мы не сможем быть вместе. Я должен бежать отсюда. Когда откроется банк, я возьму свои сбережения, сяду на автобус и уеду.

— Мы будем вместе, — сказал Джой. — Скажи мне, куда ты едешь. Когда я это сделаю, я приеду к тебе.

Джуит загорелся.

— Правда? Вот здорово. Я еду в Нью-Йорк. Я напишу тебе адрес.

— А кто у тебя в Нью-Йорке?

— Никого. Но если хочешь стать актёром, надо ехать туда.

На полпути по ступенькам он встречает тучного мужчину в дорогом тёмно-синем вельветовом костюме, щеголеватого, гладко выбритого, с чёрными как смоль волосами. Тот ослепляет Джуита улыбкой — рядом белых красивых зубов. Джуиту не нравится его жёлтая шёлковая рубашка и розовый галстук. Воротничок рубашки расстёгнут, а узел на галстуке слишком велик. Мужчина останавливается и протягивает рябую руку.

— Вы, — говорит он, — наверное, брат Сьюзан. Я — Арми Акмазян, её коммерческий агент, и очень этим горжусь.

Он говорит с лирическим оттенком. Джуит жмёт его руку, которая оказывается влажной.

— Сьюзан ждала вас. Она хотела, чтобы мы вместе позавтракали. Но, — смотрит он на ручные часы, циферблат которых врезан в большую золотую монету, — у меня встреча в Музее Округа. Ужасно жаль.

Его агатовые глаза оглядели Джуита сверху донизу с искренней теплотой.

— Мне бы очень хотелось поболтать с вами. Уверен, у нас много общего.

— Может быть, в другой раз, — говорит Джуит. — Что происходит?

Он кивнул головой на фургон:

— Похоже, вы забираете всё. Я думал, вы не ведёте активной торговли.

— Да, я реализую изделия с перерывами, — говорит Акмазян. — Но я думаю, настало время полной ретроспективной выставки. А как вы полагаете? Это должно поддержать Сьюзан морально. Мы составляем замечательный каталог. Он уже скоро выйдет.

— Прекрасно, — говорит Джуит. — Для неё это будет сюрпризом?

— О, нет. Мы обсуждали это ещё в декабре. Когда она стала — стала нехорошо себя чувствовать. — Взгляд его становится удручённым. — Какое горе. Какая потеря.

— Ну, пока ещё не потеря, — говорит Джуит. — Бывают и улучшения.

Он удивляется своим словам. Он говорит о том, чего хочет, но на что трудно рассчитывать. Ему захотелось противоречить елейности Акмазяна.

— К ней возвращаются волосы.

— Да.

Джуит мог думать об Акмазяне, всё что угодно, но похоже, этот человек-палитра честно и бескорыстно обрадовался сказанному.

— И она от этого счастлива. В ней нет ни капли тщеславия. Она счастлива, что возвращаются волосы. — Он снова сверкнул часами-дублоном. — Я должен бежать.

На прощанье он жмёт руку Джуиту и легко спускается по ступенькам. В самом низу, почти скрытый от глаз тяжёлыми ветвями кедров с новой зелёной хвоей, он останавливается и оборачивается.

— Мои люди вас не побеспокоят. В доме они уже всё сделали. Когда они закончат, они запрут гараж.

— Спасибо, — отзывается Джуит и взбирается к дому.

Войдя внутрь, он ощущает, что в доме образовалась какая-то новая пустота. Звук старинных часов отдаётся в стенах более гулко. Дверь в спальню его родителей открыта. Он заглянул внутрь. Спальня была завалена свёрнутыми гобеленами. Среди этих тюков, обёрнутых пожелтевшей газетной бумагой, мебель выглядит застывшей, заброшенной. Он открывает дверь своей комнаты. Он разглядывает свою кровать, на которой нет ничего, кроме матраса, шкаф для одежды, мутное покрытое пылью зеркало в двери шкафа, стул и пустой письменный стол. Постер, который висит на стене, пугает его — на нём кадры из фильма «Окаменевший лес»: Бетт Дэвис, с короткой стрижкой, понурая; небритый Хамфри Богарт с пулемётом в руках; белокурый умирающий Лесли Говард в мятом твидовом костюме с чужого плеча. Джуит давно позабыл об этом постере и о том, как он любил этот фильм с умирающим Лесли Говардом. Всякий раз, когда фильм показывали в «Фиесте», Джуит его смотрел. В последний раз он потащил с собой Джоя. Джой вышел из зала грустным. Должно быть, он увидел в фильме больше, чем смог увидеть Джуит.

Как только Джуит нашел себе комнату в Манхэттене, он написал Джою на адрес пекарни. Ответа не было. Затишье тянулось неделю, месяц, следующий месяц. Джуит разменял часть своих убывающих сбережений по двадцать пять центов, попытался позвонить, однако было военное время, и телефонные линии, которые соединяют отдалённые концы страны, были перегружены. Он пытался звонить три раза, а потом перестал. Джой приедет, как только сможет. Но он не приехал. Пришло письмо. Жарким августом. С какой-то военной авиабазы в Техасе.