Год Иова - [23]

Услышав «… и в пыль же обратится», Джуит наклонился, поднял пригоршню сырой земли и бросил её на крышку гроба. Он обернулся к ней. Она смотрела на него каменным взглядом, раздувая ноздри.

Счищая глину с пальцев, он ей сказал:

— Я всегда хотел, чтобы он был мной доволен. Мне хотелось этого, как ничего другого. Когда я порвал с ним, это казалось мне концом. Скажи, говорил ли он, что хочет моего возвращения? Хоть когда-нибудь?

— Говорить было незачем. — резко сказала она. — Во всяком случае мне. Оливер, ты когда-нибудь думал о ком-то, кроме себя? Ты вообще можешь себе представить чувства другого человека?

У края могилы стоял мальчик-прислужник с недовольным лицом, который держал черный зонт над священником. Священник закрыл молитвенник и убрал в карман сутаны. Мальчик неуклюже помог сутулому старику надеть макинтош. Поправив четырёхугольную шляпу, священник пожал руки вдове и сиротам, произнёс хриплым голосом традиционные слова в утешение, а затем оживленно засеменил прочь по поросшему травой косогору между рядов покосившихся надгробных камней. Губчатая глина чавкала у него под ногами.

Джуит сказал:

— Я пришёл потому, что сожалею. Я должен был попытаться наладить с ним отношения. Но разве ты не понимаешь — его злило совсем не то, что я сделал, его злило то, какой я но своей сути. Я никак не мог ни повлиять на это, ни изменить того, что его во мне злило. Какой тогда смысл пытаться что-то налаживать?

Сьюзан посмотрела на него с жалостью и презрением, повернулась к матери и стала спускаться вниз, вслед за священником и мальчиком-прислужником, по косой тропинке, туда, где стояли чёрные автомобили. Джуит на мгновение задержался. Он наблюдал, как они удаляются — Сьюзан хромала как обычно, а его мать всё время пошатывалась от того, что каблуки её новых кожаных сапог то и дело проваливались в мокрую землю. Он снова подошёл к краю могилы и посмотрел вниз. На крышке гроба лежали рассыпавшиеся комья земли, которую бросили близкие.

— Я всегда хотел, чтобы ты был доволен мной, — сказал он. — Когда ты был доволен мной, я гордился этим, как ничем иным. Тогда и я был доволен. Тогда и только тогда. Ты не хочешь об этом вспоминать? А я хотел бы, чтобы ты об этом помнил.

Он плакал. Навстречу ему шли рабочие из кладбищенского сарая. В мрачных резиновых сапогах, с лопатами в руках, они шли сюда, чтобы закопать могилу. Должно быть, они привыкли к людям, плачущим над гробами. Какая разница, что они думают. Тем не менее, он поднял лицо к дождю, чтобы они не заметили его слёз.

— Я знаю, сколько прошло времени, — сказал он Сьюзан, стоя в неубранной кухне на втором этаже старого просевшего дома на пляже. — Почему-то у меня создалось впечатление, что я как бы не при чём.

— У тебя нет денег? Что ты хочешь этим сказать? — Она посмотрела на солнце, которое уже вступило в зенит. Она прищурилась от его яркого света. — Я правда могу войти?

— Что? — испуганный и ошеломлённый, он поспешил откинуть дверной крючок.

Он приподнял чёрную сетку.

— Входи, входи. — Он широко открыл дверь. — Извини за беспорядок. Мы редко здесь убираем.

Она оглядела его сверху донизу. Его майка была недостаточно длинной. Из-за этого взгляда он почувствовал себя голым. Ему стало стыдно за свои длинные и стройные ноги. Она сказала: — Вы тут и одеваетесь редко.

Она прошагала внутрь, и он задёрнул за нею сетку. — А кто это «мы»? Надеюсь, не толстяк Фогель, который привёз тебя на похороны на этой претенциозной машине. Тогда он так быстро ретировался.

— Он не любит похорон, — сказал Джуит.

— Они тебя не любит, — сказала Сьюзан.

— Уже не любит. Вчера, когда я звонила ему, чтобы узнать о тебе, он был очень краток. Он сказал, что не знает, где ты, и что ему нет до этого дела. Он был твоим агентом?

— В прошедшем времени — ты права, — сказал Джуит. — Извини, сейчас посмотрю, что у нас там делается.

Он заглянул в неубранную спальню. Дверь в ванную была открыта, и на ней висело большое пляжное полотенце всех цветов радуги. Рита принимала душ и тихо напевала себе под нос. Если бы она стала петь во весь голос, соседи бы начали стучать в стену с жалобами. Он закрыл дверь спальни, вернулся и провёл Сьюзан по коридору в гостиную. Из окна было видно улицу, покрытую асфальтовыми заплатами, пляж, который кишел молодёжью, и океан. В комнате было очень светло. Он убрал с бежевого раскладного дивана развлекательное чтиво и старые номера «Дэйли Вэрайети» и «Голливуд Репортер».

— Садись, — сказал он. — Жарко. Тебе принести холодной воды?

— Спасибо, не нужно, — сказала она и села.

Она посмотрела на него сквозь толстые стёкла очков.

— Что с тобой произошло? Мы всё время ищем твоё имя в газетах, где рекламируют фильмы. Но тебя там нет. Ты знаешь, как я не люблю ходить по улице, но когда твоё имя нам попадалось, мы всегда шли в кино.

— Спасибо на добром слове, — сказал он.

— Что же случилось? Всё из-за Фогеля, да? Мне никогда не нравились люди, которые носят тёмные очки в дождь.

Джуит уныло улыбнулся:

— Я помню.

Он хотел сесть, но вспомнил, что на нём только майка. Если он сядет, то покажет «тропическую зону» — как говорила Рита.