И Семеркет удержал руку, бессильно повисшую вдоль тела.
Рамзес угрюмо, и, в то же время, словно развлекаясь, глядел на Семеркета. Но потом его внезапно настиг приступ боли, и властитель упал на одно колено. Чиновник подхватил фараона и повел к скамье, где тог мог бы перевести дух. Там Семеркет обнимал Рамзеса, пока спазм мало-помалу не прошел. Повязки властителя теперь насквозь пропитались красным.
Фараон первым отодвинулся, выпрямился и снова принял полную достоинства позу, сидя на скамье рядом с Семеркетом. Некоторое время спустя царь снова заговорил, и теперь его голос, казалось, звучал ровнее.
— Некоторое время я думал, что сбылись мои мечты о державе. Я посадил по всей земле зеленые деревья, дал людям возможность сидеть в их тени. Женщина могла свободно путешествовать, куда хотела, и никто не приставал к ней, даже чужестранцы. Я послал в Ливан за кедрами, чтобы починить священную барку. Я заменил обшивку на воротах храма. Я построил новые храмы… По крайней мере, мне казалось, что все сбылось.
Фараон повернулся и с громадной горечыо посмотрел на Семеркета.
— А потом настал Год гиен, и в наши жизни вошел ты. Ты был гиеной, Семеркет — ужасный Изрекатель Правды. Ты, наконец, открыл нам всем глаза. Пока ты не явился, все думали, что рога трубят в мою честь хвалебные гимны. А оказалось, что они играют погребальную песнь. Благодаря тебе я понял, что возглавляю не триумф, а похоронную процессию.
Под конец речи Рамзес начал задыхаться.
Весь длинный вечер фараон и Семеркет молча наблюдали, как один за другим гаснут огни города.
— Я хотел бы… — начал чиновник, потом замолчал.
В глазах владыки снова вспыхнуло раздражение.
— Да? Что бы ты хотел? Все, в конце концов, чего-нибудь от меня хотят. Что ж, я уже с лихвой предложил тебе золотых цепей, — а ты от всего отказался. Так чего же ты желаешь, хотел бы я знать?
Семеркет понурил голову:
— Я хотел бы, чтобы на моем месте оказался кто-нибудь другой.
Живой бог вздрогнул. На мгновение его лицо стало разбитой маской скорби. Но владыка быстро взял себя в руки.
— Чушь! Такова судьба, которую боги вручили тебе… и мне.
Хотя фараон говорил резко, он нерешительно протянул жилистую руку и обхватил Семеркета за плечи. Рука Рамзеса так не привыкла к подобной фамильярности, что напряженно застыла на плечах Семеркета.
Семеркет почувствовал, как фараон прислонился к нему, и огромная тяжесть навалилась на его сердце. Он смотрел в черноту Фив, и ему казалось, что страна погружается в вечную ночь.
