Год 50-й: Расти из пепла - [9]

Выстрел разорвал тишину ночи, затем другой, и кошка забилась в судорогах, взвывая прелую листву и мох… К заимке я подошел под утро, усталый, но довольный. Сбросив тяжелую шкуру, попил чайку и завалился спать, пускай Митька шкуру обрабатывает. Проснулся я после обеда, в хате никого не было, в приоткрытую дверь тянуло свежим ветерком, и солнечные лучи освещали квадрат стены, противоположной от двери. Выйдя во двор, я увидел в первую очередь шкуру, подсыхающую на высокой ветке дуба. По моему прикиду она достигала шести метров от кончиков лап до основания хвоста… Тут и ребята нарисовались, принесли дубовой коры и калганного корня для дубления. Пускай сами занимаются, пойду чайку приготовлю, ах этот дедовский чай, ни у кого такого не пил. Он смешивал нарезанные листья смородины, дикой малины, и земляники. Сушеные на решетке, при очень слабом огне. Добавлял сушеные плоды черемухи, шиповника и ягоды земляники и говорил, что такой чай от всех болезней лечит. Дед всех лечил. Ещё он был единственным учителем в поселке, даже детей Азиза грамоте обучал, а они его сдали потом, вот и верь после этого людям.

Я ушел на рассвете следующего дня, ребята остались, надо было шкуру довести до товарного вида, да им и ближе добираться до тракта, чем мне до Рябинового хутора, шел не спеша, вел Ворона, и обдумывал чем смогу заинтересовать хуторян. Дни в последнее время стояли ясные, ночью подмораживало слегка, но все военные действия возможны только дней через сорок, когда просохнет земля. Да еще не знаю, как воспримут они наши предложения, не посылали ли совхозные карателей и к ним?

Добираться с учетом привала мне только по лесу больше суток, а там еще полчаса по дороге легкой рысью, и я на месте. Нет, по дороге от нашего поселка, на Вороне я доскакал бы часа за три, но встретится с патрулем совхозных мне «не улыбалось». А с лошадью по лесу несподручно добираться, но не оставишь же Ворона одного? Вон, какие зверюги по лесу шастают. Так в неторопливых мыслях, внимательном выборе пути и осторожном шаге и закончился день. Сидя вечером у костра, я прихлебывал чай и размышлял о вчерашнем разговоре с Юрой.

– Вот скажи, почему мы сами ничего не производим? Дед рассказывал, что до катастрофы люди производили много товаров, строили большие дома и оружие делали о-го-го, какое…

– А сейчас просто техники такой нет, да и людей не в пример меньше осталось, – сказал Юра.

– Ты думаешь, все погибли от катаклизма в один день? – продолжал он, – Нет, люди были очень изнеженными и потому, думаю, половина всех погибших вымерла, не приспособившись к суровым условиям. Я, в общем-то, с историей знаком, читал старые сохранившиеся книги. Вот на этой немного известной нам сохранившейся территории, пять веков назад проживало семь миллионов человек, а перед катастрофой уже в десять раз больше. Сейчас же дай бог триста тысяч наберется. Нас мало, Степан, и у нас нет центрального управления. И всегда находятся такие, кто предпочитает принцип – легче отнять, чем произвести самому, поэтому мы пользуемся старыми материалами и продукцией пятидесятилетней давности… Но скоро халява кончится, когда-то произведенная продукция конечна, я заметил, что в последнее время ужесточилась борьба за нее. Да и за личные людские ресурсы – подразумевай женщин, как более главную половину в воспроизводстве человеческого рода. Умные мелкие феодалы понимают это уже на уровне инстинкта, они пошли дальше, начали охотиться за головами.

– Это как? Головы режут, что ли, – спросил я.

– Нет, это образно, меня же повязали совхозские, требовали наладить работу пороховой мельницы, только это надо было делать деликатно, пригласить в гости, напоить накормить, привязать к симпатичной девке, глядишь и остался бы, ученые натуры – тонкие штуки, – пояснил Юра без ложной скромности.

Ворон всхрапнул, вздернул головой, отрывая меня от мыслей, но вроде успокоился. Волчата бродят, спать не дают, так я и просидел всю ночь в полудреме…

В самой большой избе рябиновского хутора располагался местный клуб, где в зимнюю пору после полудня собирались все значимые (и не совсем), жители. Туда я и направил свои стопы по прибытии. Пацаны, крутившееся около общественной избы уважительно приняли повод, привязав Ворона к столбу у входа и обещали накормить и напоить животину. Слегка задев притолоку при входе, я обнаружил полный кворум участников (у Юры словечек нахватался), и сидящего по центру незнакомого мужика средних лет. Он вещал что-то столь занимательное, что на мое присутствие обратил внимание только староста – кряжистый, седой как лунь мужчина, лучший друг моего сгинувшего отца. Он подошел ко мне, приобняв, тепло поздоровался.

– Ну, здравствуй, здравствуй, Степа, все уже знаю, вчера Петрович прибегал, рассказывал про ваши страсти. Все потом, садись, поешь, послушаем человека.

Он усадил меня рядом с собой, собственноручно положил парующей картошки из чугунка, привалив сверху темными ломтями тушеной сохатины, и налил полстакана самогона.

– Прими с устатку, – посоветовал он. А сам весь во внимании к незнакомцу, который продолжал:

– Так еле вырвался я из Степного, эти твари хоть и двигаются не быстро, но почти успели сомкнуть кольцо вокруг поселка, их было тысячи тысяч!!!