Гобелен - [99]

– Что?! – воскликнул Дэн. – Блюм дал им сорокачасовую рабочую неделю и двухнедельный оплачиваемый отпуск, сделал обязательным образование до четырнадцати лет. И это вы называете коммунизмом?

– Вы не можете отрицать, что в рабочем движении Франции полно коммунистов, – сказал Донал.

Поль не хотел вступать в разговор, но не выдержал:

– Рабочие не были бы так озлоблены, если бы имели какие-нибудь социальные гарантии и если бы богатые охотно платили налоги.

Донал взглянул на Поля:

– Вам что, нравится платить налоги? – Его глаза были холодны.

Поль не ответил. Какого черта они опять начинают эту тему? Он отрезал ломтик авокадо. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое.

Но Донал продолжал задирать его:

– Вы никогда не убедите меня, что Блюм тоже выступает против войны.

Все посмотрели на Поля, так что у него не было выбора.

– Он предвидит опасность. Жаль, что больше никто не видит ее сейчас и не видел, когда Гитлер снова оккупировал Рейнскую область, презрев весь мир.

– Им пришлось уступить ему. Вы понимаете, что во Франции значительно меньше мужчин призывного возраста, чем в Германии? Ситуация безнадежна.

Теперь Хенк обрушился на Поля:

– Война всегда безнадежна, это следовало бы знать многим.

– Вы, конечно, согласны, – заметил Донал. – И я не виню вас. Но вам придется воевать, если разразится война.

В разговор вступил Дэн:

– Ну, я слишком стар, чтобы воевать, и категорически против любых приготовлений к войне, о которых сейчас говорят в определенных кругах.

Это про меня, подумал Поль.

– Мы с Хенни всю жизнь были убежденными пацифистами.

– Тогда вам следует продолжать борьбу, – сказал Донал. – Оставьте Германию в покое. Пусть Гитлер сначала избавится от русских – это нам тоже выгодно, – а потом мы можем научиться ладить с ним.

Поль опустил вилку. К черту манеры. Без перчаток.

– Ладить с ним? Мириться с тем, что творится в Германии в эту самую минуту?

– Вы сильно преувеличиваете события в Германии. Я провел там много времени и должен сказать вам, что на улицах порядок. Там меньше преступлений, чем у нас.

– Я там тоже был и видел совсем другое.

Все замолчали, прислушиваясь к разговору двух мужчин. Мэг нервничала, она пыталась поймать взгляд Донала и не могла. Ли и Билл обменялись понимающими взглядами, и Ли громко и решительно объявила:

– Господа! Сейчас внесут торт. Билл, выключи свет!

Бедный старина Дэн, подумал Поль. Все эти разговоры на твоем дне рождения.

В освещенную только свечами комнату внесли торт. Словно не случилось ничего, чтобы испортить настроение. Все встали и запели «Счастливого дня рождения», словно перед этим не было никаких неприятных разговоров. Дэн загадал желание. Что можно загадать почти в семьдесят лет? Возможно, еще годы жизни.

Включили свет, и все увидели торт – чудо из глазури. Налили шампанское. Ли подняла первый тост:

– За Дэна, который был как отец всем нам. Тогда встал Дэн:

– Всем присутствующим моя любовь и благодарность. И миру вокруг нас, великий дар, единственный дар – мир.

Поль не удержался и добавил:

– За справедливый мир и за разрушение тирании в Германии.

– Так, чтобы мы все пошли воевать. Так? – спросил Донал.

– Конечно, нет, – сразу ответил Дэн.

– Тогда вам надо следить за тем, что происходит в Вашингтоне, – страстно проговорил Донал. – Пока все держится в тайне, одно могу сказать, что они напрасно готовят большую помощь Англии – Гитлер быстро ее разобьет.

– Верю, что вы правы, – сказал Хенк. Поль покачал головой:

– Я сижу и слушаю тебя, Дэн, и тебя, Хенк. Вы оба решительно выступаете против любых приготовлений к войне, но руководствуетесь при этом совершенно разными мотивами. Разве вы не замечаете, какие вы странные союзники? Вы, Дэн и Хенк, люди доброй воли, неужели вы не видите, что иногда, как это ни ужасно, необходимо воевать или, по крайней мере, готовиться к войне, чтобы просто выжить?

– Мне удивительно слышать подобное от вас, – произнес Донал, делая ударение на «вас».

– Почему от меня?

– Я мог бы предположить, что вы будете заодно с Дэном и Хенком. Известно, что евреи не любят воевать, не так ли? – Он оглядел всех. – Я не хочу никого обидеть, уверяю вас. Так сложилось. Вы могли бы воспринять это как комплимент.

К удивлению собравшихся, раздался тихий тонкий голос Агнесс:

– Ты говоришь как патер Коглин, папа. Тебе надо прекратить его слушать.

Все затаили дыхание, а Донал сильно покраснел. Мэг воскликнула:

– Агнесс! Твой отец никогда не слушает Коглина!

– О, слушает, – спокойно возразила девочка, – постоянно слушает. Просто не хочет, чтобы ты это знала.

Поль понял – странная девчушка никогда не оправдывала ожиданий отца, и, понимая это, она бросала ему вызов. Поль с нежностью посмотрел на нее прежде, чем продолжить разговор.

– Я не понимаю, как можно любить воевать, – тщательно подбирая слова, начал Поль. – Не думаю, что многим действительно нравится это, но когда мы должны, то делаем это, как все остальные.

Он скомкал свою салфетку и положил рядом с тарелкой.

– Я выполнил свой воинский долг в траншеях в 1917 году, так же как Билл. Хенни и Дэн потеряли своего сына, как вам хорошо известно… О, я понимаю, что у вас на уме, Донал Пауэрс! Вы думаете, что война в Европе коснется только евреев. Но вы ошибаетесь. Да, мы будем первыми жертвами и примем первыми страдания, но вслед за нами будут гибнуть и христианские ценности. Ваша мораль, семьи, дома тоже будут разрушены. Из-за этих маньяков погибнут миллионы людей, и мир содрогнется…