Гобелен - [96]

Она подождала, пока они оба не посмотрели на нее. Да, она будет так же здорова и счастлива с другим человеком, как была бы, если бы осталась с Полем.

– Я хочу, чтобы вы оба поверили мне, и я хочу, чтобы вы снова любили друг друга. Ради меня!

– Я никогда не переставал любить Хенка, – сказал Поль.

Хенк пожал руку Поля, но отвел глаза и не улыбнулся.

– Вот, так-то лучше! – воскликнула Ли, не заметив этого. – Теперь пошли танцевать! – И она поспешила к своему новому мужу.

Поль постоял немного, наблюдая, как кружатся танцующие. Оркестр играл очень знакомую мелодию, которая что-то напомнила Полю. «Меня спросили, как я узнал свою истинную любовь… я ответил, что любовь внутри нас и не может быть отвергнута…»

Его охватило чувство ужасного одиночества.

– Так не пойдет, – сказал он, стоя в толпе оживленных гостей. – Так совсем не пойдет.

И, взяв за руку женщину, стоявшую рядом с ним, милую даму с седыми локонами, он повел ее, польщенную и удивленную, в круг танцующих.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Ранним вечером десятого ноября Поль вошел в библиотеку и включил радио, чтобы послушать новости. Он с трудом верил тому, что слышал.

Наконец-то немецкое чудовище, которое угрожало, рычало и билось в клетке, освободилось. С оскаленными зубами и окровавленными лапами оно промчалось по городам и весям, вдоль темных улиц, круша и разбивая, наполняя ночь девятого ноября ужасом и отчаянием. Стихийные демонстрации, сказал диктор, «прошли по всей Германии».

– Стихийные! – крикнул Поль.

Его возглас был таким громким, что Мариан поспешила войти:

– Что? Что случилось?

– Послушай: «Сообщается, что тысячи еврейских домов и магазинов были разрушены. Пламя горящих домов и синагог осветило небо. По всей стране от больших городов до маленьких городков в Баварии. Грабители буйствовали на улицах, которые все еще засыпаны разбитым стеклом. Тысячи евреев арестованы. Еще неизвестно, сколько убито».

Поль представил, как они идут, волна за волной, как входят на мощеный двор Йахима, топают сапогами по лестнице, барабанят кулаками в дверь.

– Интересно, что с твоими родственниками, – заметила Мариан.

– Не знаю. Я пошлю каблограмму утром.

– Но, как ты говоришь, они заметные люди. У них должно быть влияние.

– Не знаю.

– Ты говорил, что он занимался бизнесом, и успешно. Конечно, он должен знать людей, которые могут его защитить.

– Может быть.

– Навряд ли он остался бы в Германии, если бы существовала реальная угроза.

Сквозь треск и шум пробился голос диктора: «Сообщается, что некоторые из выдающихся еврейских промышленников были посажены в тюрьму. Ходят неподтвержденные слухи, что есть приказ найти и арестовать всех состоятельных евреев».

Поль вонзил ногти в ладонь.

«Боже милосердный! Я предупреждал его. Я умолял его уехать».

Он встал. Шторы были отдернуты, и он видел сияние вечернего города, огни машин, едущих к ресторанам и театрам. В Германии тоже были рестораны и театры, заполненные сейчас, в этот самый вечер, без сомнения, людьми, смеющимися и пьющими вино, не думая или даже, возможно, приветствуя варварство на улицах.

– Мне кажется, ты не заснешь сегодня, – сказала Мариан.

– Я поставлю будильник на пять утра и поеду в город послать каблограмму.

– Может быть, все не так страшно, как говорят, знаешь ли.

Ей хотелось его успокоить. Он подумал: «Нет, это не так страшно, как говорят, это еще страшнее. Мы узнаем всю правду много позже, и она будет намного, намного страшнее».

Он не получил ответ ни на одну каблограмму – ни по домашнему адресу Йахима, ни по адресу его компании. На второй день Поль снова послал каблограмму и снова не получил ответа. Тогда он позвонил одному сенатору в Вашингтон, чтобы узнать, доходят ли каблограммы. Да, конечно, передача проходит нормально. Не будет ли сенатор так любезен позвонить в посольство в Берлине и выяснить что-нибудь?

Прошло еще два дня. На третий день Поль узнал, что посольство получило так много просьб от паникующих родственников, что оно не в состоянии выполнить их. К тому же германские власти отказывались отвечать на вопросы.

Он опустил трубку на рычаг и некоторое время сидел, уставившись в пустоту. Неожиданно перед ним всплыло из кошмара изувеченное лицо Марио. Его сменило лицо под короной кудрявых волос дочери Йахима, Джины. Оно выражало силу и упрямство. Сейчас, он вычислил, ей семнадцать.

Что они сделают, эти дикари, если доберутся до нее?

Потом появилась мысль: он позвонит герру фон Медлеру. В банке все еще достаточно капитала, чтобы попросить его об услуге. Заказав трансатлантический разговор, он тихо сидел, ожидая, пока не зазвонил телефон.

– Соединяю вас с Германией, – сказал телефонист.

Голос фон Медлера был сердит:

– Герр Вернер! Вы в Нью-Йорке?

– Да. Я перехожу сразу к делу, так как вы занятой человек, как мне известно. Я не знаю, могу ли я попросить вас оказать мне услугу.

– Вы можете попросить, но сомневаюсь, что я буду в состоянии ее выполнить.

– Вы еще не слышали, в чем дело, герр фон Медлер.

– Я имею в виду, что если это то, о чем я думаю, в этом случае я не смогу ничего сделать.

Поля охватило разочарование, как усталость после тяжелого труда.

– Вы так помогли в прошлый раз, – осторожно сказал он.