Гобелен - [32]

Она была в величайшем смятении: ликовала и боялась; он ей доверился, и она почувствовала себя женщиной.

– Я считаю, что мои руки морально чисты. Я никогда не владел потогонным производством или дешевыми горючими меблирашками.

– Ты говоришь как мой дядя Дэн. Донал улыбнулся:

– Он идеалист, а? Не думаю, чтобы я был похож на него.

– Ты тогда сотворил чудо.

– Ерунда. Я просто знал нужных людей. Дело все в этом, Мэг. Знать нужных людей. Я понял это в юности. Мне пришлось это понять.

– Бен говорил, что ты прошел трудный путь.

– Правда. Но зачем я забиваю тебе голову своими заботами?

– Ты не забиваешь мне голову. Ты можешь все рассказать мне.

– Хорошо. Давай доедим десерт и вернемся в машину. Может, мы сможем где-нибудь погулять и еще поговорим.

Они проехали немного и свернули на грунтовую узкую дорогу, на которой с трудом могли разъехаться встречные машины.

И опять Мэг почувствовала что-то неотвратимое, напряжение, которое требовало разрядки.

– Хорошая машина, – заметила она, чтобы что-то сказать.

– Хорошо сделана. Я всегда хотел такую. Я люблю иметь вещи, – откликнулся он. – Хорошие вещи. Игрушки для взрослых.

Это Мэг хорошо знала по своему отцу.

– Тебе следует научиться водить машину. Эта маленькая машина подойдет для женщины. В городе у меня шофер. Это экономит время.

Было морозно. В голых кронах вязов по обочинам дороги шумел ветер. Солнце то выходило, то скрывалось в облаках, несущихся по холодному небу. На скотных дворах коровы жались к теплу.

– Не слишком холодно для прогулки? – спросил Донал.

– Нет, мне нравится. Я деревенский человек.

На темной северной стороне дороги под соснами и елями канавы затянуло тонкой пленкой льда, под которой еще журчала вода. Было пустынно.

– Дай мне руку, – сказал Донал. Он взял ее руку и сунул вместе со своей к себе в карман. – Мне начинать?

– Пожалуйста.

– Хорошо. Я вырос в так называемой Кухне дьявола, в нескольких шагах от Одиннадцатой Авеню, на последнем этаже доходного дома в квартире без горячей воды.

Он говорил серьезно, словно обвиняя.

– У матери я был один, больше никого, ее убила опухоль. Может быть, если бы были деньги для хорошего врача, этого не случилось, я не знаю. Так что, как и ты, я единственный ребенок. Там, где я жил, это было редкостью. Мне хочется иметь большую семью, дом, полный детей.

Моего отца, портового грузчика, убило в доке упаковочной клетью. Поэтому мне пришлось уйти из школы после восьмого класса и пойти работать. У меня был троюродный брат, владелец бара. Он был уже пожилым человеком и не имел сыновей, я пошел работать к нему. Он обещал оставить мне бар, когда умрет, и сдержал свое слово. Я владел им до введения «сухого закона».

Донал смотрел прямо перед собой с серьезным выражением лица. И Мэг подумала, что другие мужчины, разве что кроме кузена Поля, выглядят мальчишками по сравнению с ним.

– В этом бизнесе встречаешься с множеством разных людей, и я установил полезные связи. Я встретил молодого священника из Ирландии, который проявил ко мне интерес. Он был очень образованный человек, любил музыку. Он повел меня на концерт. Я и не знал, что есть такие места. Карнеги-Холл был на расстоянии световых лет от Одиннадцатой Авеню. Что я пережил в тот вечер! Я до сих пор помню программу концерта: Рихард Штраус, «Ein Heldenleben», «Жизнь героя». Священника звали отец Муни. Он давно уже в Ирландии, но мы все еще переписываемся. Он научил меня читать. Я имею в виду действительно читать. Историю и английскую литературу. Клянусь, я больше узнал от него, чем если бы продолжал ходить в школу. Мне надо было многое узнать: грамматику, произношение и правила поведения за столом.

От вытащил их соединенные руки из кармана и стоял не двигаясь.

– Я никогда не рассказывал это никому. Из-за гордости, наверное. – Он рассмеялся: – Или просто никому не было интересно. А от природы я скрытен. Но хватит обо мне. Что ты изучаешь?

– История и правительство.

– Правительство! Думаешь, что профессор в каком-нибудь чистеньком кампусе или в городе, как этот, может знать, что это такое? Или книги могут рассказать тебе о его продажности?

– Я читала книгу Линкольна Стеффенса «Стыд городов»…

– Хорошо, я тоже читал ее. Позволь мне сказать тебе, что все стоят с протянутой рукой, все – и судьи, и полицейские. Обе партии. Я даю деньги на кампании и республиканцам, и демократам, без разницы. Они все приходят ко мне, когда им не хватает денег. Я плачу полицейским, чтобы они охраняли мои грузовики и их не грабили между судном и складом. Я плачу судьям… Это пугает тебя? Не надо бояться. Так устроен мир. Всегда было так.

Она была загипнотизирована.

– Сейчас я доскажу остальное. Я мягкосердечный человек. Я раздаю деньги, практически не считая их. Я делаю деньги и отдаю их. Меня знает Армия Спасения, можешь спросить их. И клуб мальчиков, где заботятся о том, чтобы ребятам было куда пойти и они не слонялись по улицам. И приюты, и Красный Крест во время войны. Можешь спросить их обо мне. Я не мог служить из-за плоскостопия. Бред! Плоскостопие! Я могу пройти больше любого. И ночлежки: я содержу кухни с горячим супом на Бовари, где ночуют бедные пьяницы. Трезвенники в своем лицемерии обвиняют в пьянстве спиртное, а должны бы винить бедность. Иногда спиртное является единственным утешением для человека. Я надеюсь, что ты не считаешь, Мэг, будто я хвастаюсь. Просто мне хочется, чтобы ты все знала обо мне, хорошее и плохое. Пошли пройдемся. Слишком холодно стоять.