Гобелен - [116]

Я пытаюсь представить, как это будет. Временами было достаточно ужасно, особенно когда я был в Лондоне. Я никогда не смогу описать, на что была похожа та ночь, когда я встретил девушку, ночь налета тысячи бомбардировщиков. Мы побежали в убежище в ее саду, мы называем это двором, и сидели в течение многих часов, зажимая уши от грохота – как будто товарный поезд мчался. Мы не разговаривали, мы были так испуганы! Она была хорошей девушкой. Когда все стихло, мы выбрались наружу. Они не попали в ее дом, но дома на другой стороне улицы были разрушены и из-под развалин вытаскивали трупы на тротуар.

Может ли быть хуже во Франции?

Июнь, 10, 1944

Мы здесь. Шестого был тот день, который войдет в историю как Аппоматок, о котором рассказывала моя прапрабабушка.

Столько ребят мучилось морской болезнью во время переправы, и все они не смогли спастись от открытого по ним с берега огня. Они даже не успели выбраться на берег, так в воде и погибли.

Но я выбрался. Сейчас я в маленькой деревушке, где мы ставим палатку. Просто повезло. Пока.

Июнь, 16, 1944

Мы на пути в Шербур, еще далеко от Парижа. Я встретил своих первых немцев, очень молодых, некоторым всего пятнадцать лет, и перепуганных насмерть. Жалкие. Бедняжки.

Общество должно было бы видеть это. Ему следовало бы знать, как взрываются танки и разлетаются тела. Ему следовало бы вдохнуть зловоние и увидеть разорванные деревья, дома и дохлых лошадей на дорогах.

О, слава Богу, что я врач и мне не надо убивать! Поль как-то сказал, что думаешь, что не сможешь убить, и удивляешься, обнаружив, что при необходимости убиваешь. Может быть, это правда. Я рад, что мне не надо это узнавать о себе.

Июль, 2, 1944

Не было возможности делать записи за прошедшие две недели. Мы продвигаемся вперед, дюйм за дюймом, каждый день. Развертываем госпиталь на три или четыре сотни коек, а когда войска закрепляются, разворачиваем еще один сразу за ними, так что мы строим цепь госпиталей, пока движемся. Господи, помоги нам, они нам все нужны.

Обычно раненых посылают на ампутацию в тыл. Я пытаюсь представить, какие мысли в головах этих бедных молодых людей, когда они лежат на носилках. Понимают ли они, что их ждет впереди? Конечно, они должны понимать. И я вспоминаю о своем отце.

Предполагается, что мы работаем посменно по двенадцати часов. Это очень долгая смена, если подумать, чем мы занимаемся все это время. Это совсем не то, что в больнице дома. На самом деле было столько раненых, что я часто работал по двадцать четыре часа без сна. Невероятно, что еще стоишь на ногах и можешь соображать, но можешь. Наверное, это так же, как Поль говорил об убийстве: если надо – сможешь.

Теперь у нас много пленных, некоторые из офицеров. Они совершенно другие, чем те бедные рядовые. Они все еще невероятно надменны, все еще говорят о том, как победят, хотя видят наше постоянное продвижение. Должен сказать, что ненавижу их. Ненавижу так, как никогда не думал, что могу ненавидеть. Мы хорошо обращаемся с ними, конечно: они получают антибиотики, кровь и все остальное, но американцы все-таки получают все первыми, и так и должно быть.

Июль, 10, 1944

Я много думаю о Поле. Прошлой ночью он мне приснился. Мы были в машине, ехали в Нью-Хемпшир после убийства Бена, и он так был добр ко мне и знал, что сказать. Когда я проснулся, то долго лежал, вспоминая, что произошло между нами после всех этих лет, когда мы вместе плавали, играли в теннис и покупали мой первый настоящий костюм.

Я так ужасно рассердился на него, особенно из-за мамы. Наверное, все-таки это не мое дело. Он так говорил. И правда, что ни он, ни она никогда не спрашивали меня о моих личных делах. Уехав так далеко и увидев так много, я стал спокойнее все воспринимать. Возможно, это началось еще до отъезда. Я начал немного по-другому смотреть на вещи. Мы спорили о войне, и Поль презирал Оксфордскую клятву. Мне кажется, я вскоре понял, что он прав.

Жаль, что я не сказал ему это при прощании. Но когда вы так сдержанны долгое время, тяжело протянуть руку. Это как письмо, оставшееся без ответа. Вы откладываете сначала, а потом оказывается, что слишком поздно отвечать, и вы выбрасываете письмо.

Июль, 29, 1944

Впереди наступление. Мы теперь редко видим немецкие самолеты. Ходят слухи, что у них нет топлива. Не знаю, правда ли это. Все равно, мы все ближе и ближе к Парижу.

«Куин Элизабет», плывущая слишком быстро для своего конвоя, зигзагами пересекала Атлантику. Плавание отличалось от прежних для Поля – на этот раз на борту было пятнадцать тысяч человек. Он думал, что будет чувствовать напряжение все время в ожидании торпедной атаки, вместо этого он замечательно расслабился, читал, гулял и иногда играл в шашки.

Лондон был неузнаваем, в мешках с песком, с воронками от бомбежек, заполненный иностранными военными. За обедом с английскими друзьями в затемненной столовой он впервые узнал о новой опасности с воздуха: ему рассказали о самолетах без пилотов, наполненных взрывчаткой. Что ж, это был предвестник будущего, так же как одинокие бипланы старой войны были предвестниками современных воздушных армад. Перспектива была слишком реальной, и он не высказал ее.