Гномы к нам на помощь не придут - [80]

Я так увлеклась своим рассказом, что даже не заметила, как близнецы скисли. С отчаяньем в голосе Ошри тихонько спросил:

— А колдунья над ней смеялась, да?

Хаим же выпрямился и заявил:

— Но ведь ты же сказала, что конец будет хороший. А этот конец нехороший!

— Он плохой! Этот конец плохой!

— Он страшный и противный.

— Да постойте же вы, — попыталась я их успокоить, — я же еще не кончила.

По правде говоря, я уже забыла про свое обещание и понятия не имела, что говорить дальше.

— Ладно, — сказала я, — я буду рассказывать до тех пор, пока конец не станет хорошим. Только сидите тихо.

— Я все время сижу тихо. Это только он все время кричит.

— Неправда, не ври.

— Эти, он говорит, что я вру.

— Ладно, перестаньте, — прервала я их. — Сейчас как раз начинается самое главное. Поэтому сидите тихонько и слушайте. Ну вот. И тут случилось нечто неожиданное. Вы еще не забыли, что колдунья забрала у женщины сердце? Женщина его отдала, а колдунья его взяла, правильно? Ну и как вы думаете, что же произошло?

— Женщина умерла. Ведь у нее не было сердца.

— Без сердца ведь жить нельзя, правда? Раз — и ты умираешь.

— Нет, — сказала я, — она не умерла.

Я еще не знала, что скажу дальше, но знала, что обязательно должна найти какой-то резкий поворот сюжета, чтобы сказка закончилась хорошо. И тут я придумала.

— Колдунья, — сказала я, — сделала так, чтобы женщина смогла жить без сердца.

— Она превратила ее в рыбу, да? — подсказал мне Ошри. А Хаим сказал:

— Точно. Мы же видели в супермаркете, что, когда рыб убивают, они все равно продолжают прыгать.

— А у осьминогов тоже сердца нету, правда?

— Правда. Зачем оно им?

— И носа у них нету?

— И носа тоже. Потому что у них не бывает соплей.

Они рассмеялись.

— Ладно, я скажу вам, что случилось. Просто у колдуньи стало теперь доброе сердце.

Они посмотрели на меня с удивлением.

— И она перестала быть колдуньей?

— Она стала доброй женщиной?

— Я первый это сказал. Правда, Эти, я первый это сказал?

— Правильно. Колдунья попыталась засмеяться своим злым смехом, но у нее ничего не вышло. Ее смех получился добрым. Она попыталась взлететь на метле, но и это у нее не получилось. Как только она залезла на метлу, сразу с нее свалилась, а метла сломалась. И сердце у нее было теперь мягкое-мягкое. Ну такое, как…

— Как масло, да?

— Как банан?

— Да, мягкое, как желтый-прежелтый банан. И ей хотелось теперь всем помогать. Только об этом она теперь все время и думала: как бы кому помочь. Ну вот. Когда женщина это увидела, она сначала не поверила. «Может быть, — подумала она, — колдунья снова притворяется?» Но когда она поняла, что это взаправду, что колдунья действительно превратилась в добрую женщину, она стала просить ее, чтобы та вернула ей ее тело. Потому что она по нему ужасно скучала и очень сильно жалела, что согласилась его отдать. Но долго ей просить не пришлось, потому что колдунья сразу согласилась. Ведь она же была теперь добрая. И все-превсе ей вернула: и волосы, и тело, и ноги. А когда она все это вернула, женщина попросила вернуть ей еще и сердце. «Может быть, ты отдашь мне и мое сердце тоже? — спросила она колдунью. — Оно мне теперь понадобится».

Я замолчала и стала ждать, пока они что-нибудь скажут, но они только теснее ко мне прижались. Может быть, они боялись, что я снова скажу что-нибудь страшное и все испорчу.

— В общем, — сказала я, — колдунья стала теперь такая добрая, что отдала женщине и сердце тоже. И сразу умерла. Шлепнулась на пол — и окочурилась.

— Раз — и окочурилась!

— Так ей и надо!

— Да! За все, что она натворила.

— А это уже конец, да? Больше к ней колдунья не придет?

— Конечно, не придет. Она же в могиле.

— А из могилы ведь вылезти нельзя, правда?

Я обняла их и почувствовала, что новый конец их немножко смущает.

— Эти, а кто же теперь выполнял за женщину всю ее домашнюю работу?

— Да. Кто теперь все это делал?

— Ну как кто? — сказала я. — Дети ее. Даже близнецы уже могли ей теперь по дому помогать. Они ведь были очень хорошие и уже достаточно взрослые.

— Как мы, да? Помнишь, как мы помогли тебе мусорное ведро нести?

— Не болтай. Ничего это не как мы. К нам ведь никакая колдунья не приходила, правда?

— Да. И у нашей мамы никто не умирал. Правда же? Это ведь только в сказке у нее муж умер, да?

— Эти, почему ты плачешь?

— Эти, я боюсь, когда ты плачешь. Ты ведь сказала, что этот конец хороший. Почему же ты плачешь?

— Эти, не плачь. Ведь колдунья же умерла. Как только ей сердце вынули, она сразу плюх — и окочурилась.

— Вот, смотри. Я тебе покажу, как она окочурилась. Ну Эти! Ну, посмотри, что ли, на меня. Почему ты не смотришь?

— Нет, ты лучше посмотри на меня. Подвинься, ты! Ты не умеешь окочуриваться. Я окочуриваюсь лучше.

— Ой, гляди! Она смеется.

8

Что было потом? Потом мы пили чай с полынью, и близнецы макали в него кунжутное печенье. Они это любят. Как сейчас вижу погружающиеся на дно кусочки печенья, перемешанные с листочками полыни, и плавающие на поверхности чая светлые зернышки кунжута. За окном начало темнеть. Ошри притащил стул и залез на него, чтобы включить свет, а потом у меня частичный провал в памяти. Помню только, что услышала взрыв, что бежала в темноте по улице с такой скоростью, с какой никогда раньше не бегала, что вбежала в дом, который приняла за наш, что стояла вместе со всеми перед запертой дверью бомбоубежища, что взорвалась вторая «катюша», что все стали орать и что я орала вместе со всеми.