Гнилая топь - [14]

ГЛАВА 11

Древняя рукопись

Борко цокнул языком, почмокал губами и, подмигивая Миловану, задрал бровь. В общем, повел себя как ушлый заморский купчина, вожделеющий сбыть неразумному, случайно проходившему по торгу зеваке что-нибудь нужное.- Ты чего? – насупился Милован.Вместо ответа Борко полез в выпростанный мешок, с которым ходил за едой. Хитро ухмыльнувшись, парень выудил оттуда чудного вида, весь в паутине, позеленевший кувшин, имевший непривычные вендскому глазу очертания.- Вот! – обдув пузатые бока и взметя облачко пыли, торжественно изрек Борко. – Я когда внизу в запасах питья шуровал, случайно заприметил этот чудный кувшинчик. Не сразу его и увидишь: в темном углу, паутиной затянутый валялся. Вроде – как бы спрятался. Но разве от моих глаз что-нибудь скроется? Но, вот что занятно, мне показалось, что манит что-то к себе, прям под руку толкает: «Посмотри, не ленись!» Ну, я и не поленился поближе подойти, да глянуть, что это там такое объявиться хочет! Вот его и выудил. Измарался правда, когда доставал. Ну да ладно: и так весь в грязи. Какая интересная посудина! – Борко повертел кувшин. – Что скажешь, Милован? Ты из такого когда-нибудь напитки пивал? А вы, люди, что думаете? Верно, он древний? И в пыли немало лет скрывался. И постарше нашего Любомысла будет, я так думаю. А? Что скажешь, Любомысл? Видел такую посуду? – И Борко с торжеством водрузил кувшин на середину стола.Да-а, кувшин действительно выглядел занятно: пузатый с узким и высоким как тростинка горлышком. Сквозь зелень на выпуклых боках проступали какие-то бороздки: то ли письмена, то ли рисунки. Само горлышко залито бурой, окаменевшей от времени смолой. А на ней выдавлено что-то шестиугольное, вроде печати.- Я чего радуюсь-то, – не унимался Борко. – Слышал как-то, что во фризонских странах заведено так: чем старее вино, тем оно лучше. На манер наших столетник медов. И стоит такое вино немало. Да вы сами знаете, чего говорить? Они, тамошние бражники, нарочно вино на долгие годы в землю зарывают и квасят. Не знаю, каково оно на вкус – пробовать не доводилось. Но мне кажется, что древнее того, что в этот кувшин налито, вряд ли кто-нибудь из вас даже нюхал. Если только наш всезнай, Любомысл, пробовал… – Борко достал нож намереваясь сколупнуть печать.- Постой-ка! – Любомысл протянул руку к кувшину. – Дай сначала глянуть, отковырять всегда успеешь. Действительно, – сдув остатки пыли, и протирая бока рукавом сказал Любомысл, – занятный, даже чересчур! Я похожие кувшины только в одном месте встречал. Фризоны отродясь таких не делали – тут ты ошибаешься, парень. У них обычно кувшины глиняные, а этот медный. Видишь, как позеленел от старости? Никто тебе, Борко, не будет вино в медных кувшинах хранить: вкус не тот; горчить начинает, а потом ядовитым делается.Любомысл ощупывал выпуклые бока кувшина, с любопытством рассматривал его. Потом, плюнув на печать, стал ее оттирать, пытаясь разглядеть, что на ней выдавлено. После непродолжительного изучения старик хмыкнул: видимо пришел к какому-то выводу.- Так и есть – это аласунские письмена. Только какие-то необычные: вытянутые. У них эти знаки немного по-другому выписывают. Но о-очень похоже! Да я сразу, как на него глянул, то понял, что кувшин из Непаты или Аласунского Царства. Только там посуду с такими узкими и длинными горлышками, в которые только древко от стрелы пролезет, делают. Жарко, вишь, там: вот и заужено, чтоб влага подольше в нем держалась – не испарялась… Там же пески кругом. Так, а что на нем написано?Любомысл вертел перед глазами кувшин, беззвучно шевеля губами. Венды с интересом смотрели на него: хоть нынешний вечер и без этого древнего кувшина щедр на события и истории, но узнать еще что-нибудь занятное от мудрого Любомысла были не прочь.- Аласунские алафины, я слышал, очень жестоки, – сказал Прозор. – Они своим богам великие и кровавые жертвы приносят.- Да, верно, – согласился Любомысл. – Народ тамошние владыки не жалеют. Праздники у них кровавые. Даже сидонские купцы, уж на что весь мир исходили, торговлю везде завели, и то без особой надобности в Аласунское Царство не заходят. Жестокие там порядки. Да и вообще – царство магов и колдунов.- А маги – это кто такие? Дядька Любомысл, я про них не слышал… – спросил Добромил. – Ты мне не рассказывал.- Маги, мой мальчик, – это те же колдуны. Только знаний колдовских и темных у них поболее, чем, скажем, у простых колдунов и волшебников. Хотя, – хмыкнул Любомысл, – я простого колдуна еще ни разу не видел. Да-а… – протянул Любомысл, видать что-то вспомнив. – Маги – они такие страшные вещи могут творить! Этих магов аласунские алафины очень привечают – при его дворе не один темный маг найдется. Вот по их-то наущению, жертвы и приносятся. Каждому магу для его колдовства много крови потребно. На том и стоит Аласунское Царство.- Каких только порядков на свете нет, – вздохнул Милован, – то ли дело у нас, в Альтиде.- Да, нашу жизнь не сравнить, – согласился Прозор, – у нас почитай, каждый человек ценен. Если он, конечно, не какой-нибудь тать. И жертв никаких нет, – кровавых я имею ввиду… – прибавил он. – И в лесах наших не в пример легче будет: не тронешь, к слову, какого-нибудь волхва, ну и он тебя тоже не тронет – иди себе с миром.При последних словах Прозора молодые дружинники по очереди захрюкали, зажимая рты. Ну, Прозор! Ну, сказанул! Волхва, какого-нибудь тронуть! Он тебя так тронет! Век будешь прощенье вымаливать! А если не простит, то так и останешься с каким-нибудь уродством. Или того хуже, не в людском обличье свои дни закончишь, а в шкуре зверя, или того хуже – гада.- У них, у аласунских колдунов, есть такое древнее поверье: они считают, что когда-то, в незапамятные времена, землю населяли злые и добрые духи, по-ихнему – джинны, – продолжил рассказ Любомысл. – Эти духи или джинны властвовали над всем миром и над стихиями. Над огнем там, воздухом или, к примеру, водой. И не было от них спасения никому – творили что хотели! Так вот, потом, когда еще и царства-то этого не было, родился могучий маг – сын их страшного бога Сета и простой женщины. Он потом стал первым алафином и образовал Аласунское Царство. Этот маг-то и стал воевать с джиннами. Борьба оказалась длинной и тяжелой, но сын бога сильнее джиннов, и мало-помалу их побеждал. Но убить джина у него никак не получалось, и тогда маг стал заточать их вот в такие медные кувшины, и выбрасывать в море – чтоб они навек скрылись в морской пучине. Говорят, что если найти такой кувшин, и выпустить томящегося там джинна, то он будет исполнять все желания и прихоти того, кто дал ему свободу.- Здорово! – восторженно завопил Борко, – значит, если в этом кувшине джин сидит, и его отсюда выпустить, то он все наши желания выполнит?!- А еще говорят, – охладил пыл парня Любомысл, – что джины бывают злобные, и могут убить освободившего его. Или пуще того – заточить на свое место. Тебе охота в таком кувшине сидеть?- Ты, что Любомысл, всерьез считаешь, что в кувшине дух заточен? -спросил Велислав.- Да нет, непохоже. Это я просто про аласунские медные кувшины рассказал. Ну и про джинов заодно вспомнил. Знаешь, еще говорят, что тот маг, заточая джинов, запечатывал кувшины своей печатью, на которой выбивал имя своего отца – бога Сета, и его грозный лик. Вот почему они не могут выйти: Сета боятся. А тут, на этой печати, написано совсем другое, и смола без рисунка. Пока еще точно не знаю что: надо вспомнить их письмена, но имени бога Сета тут точно нет, и его лика тоже… Ага! Вот! Тут имя А-а.. – пошевелил губами Любомысл, – или Э-э.. Нет, не разобрать, дальше незнакомые знаки идут. Так что, Борко успокойся, не будет тебе: ни исполнения желаний; ни чего-нибудь другого – я имею в виду, что ты не будешь в этом кувшине сидеть.- А этот бог Сет, он какой? – поинтересовался Прозор.- Ящер, – коротко ответил Любомысл, продолжая разбирать письмена.- Уф! – выдохнул Прозор. – Лик ящера! Надо же.Борко обескуражил рассказ Любомысла. Но окончание, про заточение в кувшин, ему понравилась.- А что же тут тогда, Любомысл? – спросил он. – Может лучше его тогда вообще не раскрывать? Ну его!.. Давай на место отнесу – спокойнее будет.- Погоди, успеешь. Тут на стенках вот что написано… – Любомысл стал медленно читать: «…Древние были, есть и будут. До рождения человека пришли Они с темных звезд, незримые и внушающие отвращение, спустились они на первозданную землю. Сила древних заключена в этом сосуде…»- И вот, под этой надписью – подпись, такая же, как и на печати на горлышке – маг А… или Э… Ну, что скажите, люди? Будем печать снимать? Какой-то маг неведомый этот кувшинчик в руках держал. И маг этот, скорее всего аласунский. Значит, темный.Велислав взял в руки кувшин и потряс его. В нем что-то лежало: послышалось тихое шуршание. Но точно не жидкость: что-то невесомое и легкое билось об тонкие стенки, да и сам кувшин легок.- Не знаю, Любомысл. Как-то все необычно. Но, в общем-то, сегодня все не так как всегда: вой из Гнилой Топи, волна эта страшная. Наши друзья погибли… Веденя – в упыря-албаста превратившийся. Одна беда этой ночью! Ты сам-то как считаешь: особого худа не прибавится, если мы посмотрим, что в нем?- Думаю, не прибавится, Велислав. Мне кажется, что сила древних, про которую на стенке написано – обозначает просто древнее знание. Ведь аласунские маги сильны знаниями. Наверное, какой-нибудь маг сюда свои заклинания спрятал. Открываем? Если честно, мне интересно, что там. И сердце вещует, что особой опасности в кувшине нет.Велислав махнул рукой – мол, давай. Остальные чуть отодвинулись от стола, когда Любомысл поддел кончиком ножа смолу и сковырнул печать. Лица у вендов стали напряженными, на них читалось сильнейшее любопытство.Любомысл вытащил просмоленную пробку, и опрокинул кувшин горлышком вниз. Ничего не произошло. Тогда он с силой потряс его. На стол с легким шуршанием, тихонько стукнув по дереву, упало несколько туго скатанных в трубку листов черного пергамента.- Ну вот, так я и думал, – разочарованно протянул Борко, – ничего интересного.- Ничего интересного, потому, что ты грамоте не обучен, – возразил Любомысл, – а я так думаю, что за эти письмена любой мало-мальски знающий ведьмак или колдун много чего отдаст… А ну-ка давайте глянем!Листы осторожно развернули, и разложили на столе. Всего шесть листов пергамента с истершимеся краями. Листы покрыты малопонятными значками и рисунками.- Нехорошие тут знания и сила древних, должно быть, – высказал свое соображение Прозор. – Никогда не видел черные листы с белыми письменами. Диковинные листы.- Тут ты прав, Прозор, – согласился Любомысл, – цвет действительно наотличку. Добрый человек не станет на таких мрачных листах что-то хорошее записывать. Но ведь это аласунский маг писал, а у них добро не в по-чё-ёте, – протянул старик. – Дай-ка я вот на этот взгляну – самый верхний… Да, так и есть – это аласунские письмена, только какие-то не такие, – но разобрать, что тут написано, можно. Сейчас попробую прочесть.Листы пергамента пошли по рукам. Они оказались мягкими и прохладными на ощупь.- Странно, – заметил Милован, – какие-то они холодные, будто изо льда. Рисунки непонятные…И Милован, вместе с Борко, стал разглядывать рисунки, что покрывали несколько листов: какие-то странные линии со стрелами; причудливо выписанные значки; нарисованные человеческие руки – с разнообразно изогнутыми пальцами – как бы делающими какие-то знаки.Меж тем Любомысл склонился над своим листом, и стал медленно, немного запинаясь читать: «О пришедших со звезд».- Так, – сказал старик, – это заглавие. Даже не знаю, стоит ли читать, может, лучше пусть какой-нибудь знающий волхв займется?- Хорошо, допустим, отдадим это волхвам, – сказал Прозор. – А аласунский язык они знают? Ты как думаешь? Все равно, что тут написано, кроме тебя, никто не разберет. Читай уж, мудрый старец.Любомысл опустив глаза на черный лист, повел пальцем по мелким рядам непонятных значков, похожих на запутанную вязь.- Стой, – остановил его Велислав, и положил руку на пергамент, прикрывая значки. – Знаешь что, Любомысл, ты читай, но смотри: если увидишь, что перед тобой какое-то заклинание колдовское написано, то лучше остановись. Сам знаешь – слова великую силу имеют.- Хорошо, – согласился Любомысл, – я сначала про себя прочту, а потом уже вам. Никаких заклинаний произносить не буду.Затем медленно, осторожно разбирая вязь, – чтобы ненароком не сказать что-нибудь не то, он продолжал: «Много столетий назад сошли повелители огненных единорогов со звезд, и было их множество, и не стало спасения ни на земле, ни на островах в океане. И тьма воцарилась над землей.Воздвигли они города и крепости, возвели храмы, и денно и нощно приносили там кровавые жертвы своим богам. И порождения их наводнили всю землю, и жили они долгие века. Пирамиды – творения их, ибо заставляли они огромные камни возноситься в вышину по желанию их. Стерегли их покой Дикие Псы Смерти».- Стой-стой, Любомысл… – перебил старика Прозор. – Дай осознать: ничего не понятно! Как это – заставляли камни возноситься? Можешь разъяснить?- Знаю не больше твоего, – ответил Любомысл, – первый раз слышу, вернее читаю. Про пирамиды слышал, только сам ничего не пойму. Как тут написано, так и говорю. Заклинаний не читаю. Не отвлекай…«Жестокая их власть над людьми была велика, и все склонились пред их могуществом. Нечестивые жертвы несли они на алтарь своей злобы, и смерть воссела рядом с тронами их.И тогда боги увидели всю мерзость тех, кто свирепствовал на земле, вняли они мольбам слабых людей. Но и слабость должна быть наказана. В гневе своем наслали боги огонь и бурю на землю. Волны омывали вершины гор. И за один день и одну ночь исчезло царство пришедших со звезд. Вырвали они землю, где поселились пришельцы, и ныне она – за гранью мира. И никто той черты запретной не осмелится пересечь.Отныне пришедшие со звезд обитают там, и забыли о них люди, оставшиеся после бури. Но не все позабыли знания пришельцев, коим тьмы веков. Говорят, что пришедшие смогут вернуться на землю, когда придет урочный час».- Хватит уж, Любомысл! – взмолился Прозор. – Ты читаешь, а нам непонятно. Ну их – эти письмена. Давай, ты их какому-нибудь грамотею наедине честь будешь. Пусть он голову ломает, про что тут речь ведется: пришельцы какие-то, опять же – боги. У нас свои боги есть. Верно, Велислав?Но предводитель на сей раз не поддержал дружинника, он смотрел мимо него, куда-то вдаль. Казалось, Велислав что-то понял из прочитанного Любомыслом, и сейчас в своем уме пытался перевести услышанное на более простой язык.- Не мешай, Прозор, – досадливо ответил он. – Тут хоть многое и непонятно, но общее-то разобрать можно! Что там дальше, Любомысл?«Когда дни человека пройдут, – продолжил чтение Любомысл, – ослабнет воля сковавших их богов, и пришедшие со звезд снова воцарятся в былых чертогах. И проклятие их обрушится на землю…»- Стойте, – вдруг испуганно воскликнул Добромил, – смотрите, что там!?И он указал рукой в дальний конец яруса – на лавки с безмолвными хворыми дружинниками. Там, над ними, неторопливо сгущалась зловещая тьма. И эта тьма медленно расползаясь в стороны вязкими языками стекала на каменный пол.Воздух стал густым и мутным, в нем ощущалось какое-то зловещее шевеление. Язычки пламени в масляных светильниках заколебалось, будто от дуновения легкого ветра. Казалось, какие-то невидимые, бесформенные тени мечутся в сгущающейся тьме, что-то выискивая и не находя.Ощущалось, как что-то медлительное, и злобное заполняет собой ярус – неторопливо вползая в него из иного, совсем не людского мира. На мгновение, в наползающем сумраке, мелькнула далекая гора, на вершине которой, озаряемый вспышками синих молний, стоял величественный замок. Вокруг него клубились темные облака, а на стенах мерцал свет древних звезд…Из тьмы доносился отвратительный клекот и далекие завывания неведомых чудовищ. Вендов обдало пронизывающим ветром ледяной пустыни.Оцепеневшие люди безвольно глядели, как тьма неотвратимо ползет на них.И вдруг, все исчезло. Будто и не было никакой тьмы, никакого наваждения и морока. Наступила тишина. Сколько она длилась – никто бы сказать не мог.Любомысл дрожащими руками собрал листы пергамента и стал свертывать их в трубку. Велислав не отрываясь, смотрел на то место, где мгновения назад возникла тьма, и в ней появилось видение древнего замка… У остальных дергались губы и слегка постукивали зубы.- Ну их к Чернобогу – эти письмена, – переводя дыхание, вымолвил Любомысл. – Ты прав Велислав… не стоит это читать. Пусть волхвы разбираются. Да вообще: надо их выбросить, а еще лучше – сжечь! Чтоб никто больше их не видел, и прочесть не смел! Что же это такое я чуть не призвал? А? Тьма, замок какой-то… холод. Не людское это дело. Старый пень! – выругал себя старик. – Ведь говорил же ты мне, – скорбел Любомысл, – говорил! И чего я тебе не послушал, старый дурачина?!Милован сглотнул застрявший в горле комок и жалобно просипел:- Любомысл, это не ты вызвал – это я виноват… Меня ругай. А лучше – стукни чем-нибудь. Мечом, например. Плашмя – по башке… Как ты каждое утро по нам стучишь…Велислав, приподняв бровь, искоса глянул на него. Причем тут Милован? Уж не заболел ли парень внезапно – от пережитой-то страсти? Может, в разуме что-то сдвинулось? Такое бывает. И не у таких как он голова перестает соображать. Даже люди, известные спокойствием и неустрашимостью, и те порой полностью не могли совладать с собой, – особенно после внезапного испуга. Тоже начинали заговариваться, как вот сейчас Милован, но это быстро проходило. Такое случалось, но правда редко: и сильные люди в этом сами признавались, ведь до конца безумно смелых и отчаянных людей нет. А тут… Милован – он еще зелен, хоть и княжеский дружинник. Отрок он еще – по сути и в переделках не бывал. Он, да Борко.- Ну, и как же ты этот морок вызвал, Милован? – поинтересовался Прозор, наверное тоже решивший, что с Милованом не все в порядке. – Заклинаний ты никаких вроде не знаешь, да и вообще: все слушали, что Любомысл читает с этих свитков. Выпей-ка лучше чуток хлебного вина. Сейчас оно никому не повредит. Я и сам немного отопью – авось полегчает.С этими словами он плеснул в свою чарку чуть-чуть водки и махом опрокинул ее. Потом налил Милославу:- На-ка, выпей парень, сейчас тебе это надо – как и всем нам.Но Милослав отстранил подношение, судорожно вздохнул и сказал:- Нет, спасибо, Прозор. Сейчас не буду, пока ни к чему. А эту тьму я вызвал так: пока Любомысл читал и переводил первый лист, я на другом рисунки рассматривал. Ты вот, Любомысл, не сворачивай пока эти листы: дай – я покажу как все произошло. Только делать то, что я делал, я в жизни больше не буду. Вы не бойтесь – я словами объясню.Милован взял из рук Любомысла уже скрученные листы, развернул, перелистал, и вытащил один – нужный. На нем как раз и были нарисованы переплетения прямых линий со стрелами, непонятные знаки и человеческие руки, причудливо изгибавшие пальцы.- Я ничего делать не буду, – предупредил молодец еще раз, глядя на напрягшиеся лица своих товарищей, – я просто расскажу.- Да ты уж постарайся! – буркнул Прозор. – Только не хватало чтоб ты еще кудесником-неумехой стал! Постарайся без этаких страстей обойтись. Ты уж лучше с нами оставайся: придет время станешь справным воином. Я это тебе обещаю. А так – ни то ни сё: и там и тут недоучка.Милован только отмахнулся. Прозор нес какую-то околесицу. Иногда на него такое находило.- Вот! На этом самом листе, я этот рисунок разглядывал, – начал парень осторожно скосив глаза на необычное переплетение линий. – А потом, я невзначай стал по нему пальцем водить: что тут начертано повторять. Ну вот, гляньте – тут как бы самое начало. Ну, раз провел, другой… ничего… я ведь Любомысла слушал, как и вы. Да я и не ждал ничего. Просто вслушивался, что он там читает. А потом, я взял и пальцы сложил, как вот тут нарисовано. Видите четыре руки нарисованы, и у всех пальцы хитро и по-разному изогнуты. Так вот, как вторая рука нарисована, так я и сложил.Он кивнул на рисунок руки с выпрямленной ладонью – на этой руке, которая казалось исхудавшей и болезненной, большой и средний палец были прямыми и отставленными, а остальные согнуты в верхнем суставе.- Как только я их скрючил, – точно, как тут нарисовано, все и началось.- А как началось? – спросил Велислав, – ты почувствовал что-то? Или, как еще иначе? Тоже самое, что мы ощутил? Или как?- То-то и оно, что или как… Прежде чем Добромил успел крикнуть, что тьма нависает, передо мной вдруг тень людская возникла. Она, ну совсем как человек, только почему-то этот человек прозрачный. А потом вдруг стал весь красный, а на голове у него железная корона надета. Он вроде бы что-то начал говорить, только я ничего не понял. Слова какие-то булькающие. И ко мне направляется – и руку тянет. Я испугался – жуть! Стал вроде бы как от него отстранятся: рукой отводить. А сам чувствую – меня рука не слушается. Пальцы на ней будто окаменели, и с них в ту сторону, где тьма возникла, какие-то искры, или даже будто молнии летят! Но почему-то невидимые. Но я это чувствовал! А этот – с железной короной совсем рядом уже! А остальное вы видели: тьма, замок какой-то древний появился… Холод, завывания…- А чего ж ты руку-то обрат не разложил? Чего пальцы не распрямил? – досадливо спросил Любомысл. – Раз видел, что такая жуть началась! Не сообразил, что ли?- Все я сообразил, Любомысл! – воскликнул Милован. – Говорю же вам: рука как каменная стала, и меня перестала слушаться! Знаете, такое во сне иногда бывает: бежишь, бежишь – а все на одном месте топчешься, и поделать ничего не можешь! Да все и было как во сне.Любомысл взял лист, который по уверению Милована вызвал наваждение, разгладил и молча углубился в изучение. Смотрел он на него довольно долго, и видать что-то про себя соображал. Венды терпеливо ожидали, когда старик закончит. Попутно тишком озирались – не начнется ли опять какое-нибудь наваждение? Вроде все обошлось: Любомысл крякнув, присоединил лист к остальным, туго скатал, встал, снял с крюка свою наплечную суму, достал оттуда кусок беленого холста, и завернул в нее рукопись. После чего, с тщанием упрятал сверток на самое дно.- Так спокойнее для всех будет, – разъяснил он. – Пусть пока ЭТО у меня лежит.- Может, лучше их сразу сжечь? – спросил Милован. И пояснил: – А то попадет невзначай кому-нибудь в руки, тот как я пальцы сложит, и… Или вдруг, не допусти этого Род, к злому ведьмаку попадет. Борко, ты не против, если мы твою находку спалим?Борко пожал плечами, про себя подумал: «А мне-то что? Жги! Самому виденье не понравилось. Лучше от этого подальше держаться. И безо всяких чудес неплохо живется…»- Любомысл, я находку в печь пихаю. Ты как?- Хорошо, – вдруг неожиданно согласился Любомысл, – жги…Старик вытащил сверток, развернул и протянул черные листы Миловану.- Жги, – повторил он, – печь вон там. Не промахнись!Дважды повторять не пришлось. Милован схватил рукопись, вскочил, и бросился к печи. Отворив заслонку, он засунул в пылающее жаром устье рукопись, и для верности кочергой пропихнул ее подальше. Потом, подумав, подбросил пару поленьев. Туда же последовал и узкогорлый кувшин.- Все, – торжественно сказал Милован, – больше никакой красный человек, с железной короной, никому не явится. Мне-то уж точно!Неожиданно печь загудела, будто Милован к сжигаемому свитку плеснул того горючего масла, которое заливают в светильники.Любомысл грустно усмехнулся. Если бы так просто можно победить все зло на земле, как это сделал Милован. Но… Умудренный жизнью мореход уже кое-что сообразил.Вскоре огонь перестал гудеть, утих: вроде бы все прогорело. Довольный собой Милован направился к столу.- Только ты знаешь что, Милован? – неожиданно сказал Любомысл. – Ты пока не очень-то надейся, что ты эти листы спалил. Не так уж легко все это делается! Думаю, и без тебя охотников такое сотворить находилось. Хотя, вряд ли: кувшин запечатан был.- А что? – непонимающе спросил Милован. – Все! Готово! Небось один пепел в печи остался. И вообще, хватит загадками говорить, Любомысл!Потом парень вдруг сообразил, что старик неспроста сразу отдал ему черный пергамент: наверное решил, что лучше уж сразу показать всем, что из этого выйдет, чем объяснять.- Ты хочешь сказать, Любомысл… – начал он, и осекся.- Да, Милован, не горит это, – невесело сказал Любомысл, – Не должно гореть. Слышал, как печь сразу загудела, будто там дров под завязку? Думаю, бог Огня уже имел с этим дело. Поди проверь. Там листы, ничего с ними не стало! Хотя, как бы мне хотелось ошибаться.Милован подошел к печи, пошуровал средь угасающего пламени кочергой, и выдернул из устья целые и невредимые листы. С легким стуком пергамент упал на каменный пол. На листах даже не было ни единой подпалины. Милован, присев на корточки и послюнив палец, осторожно прикоснулся к свитку.- Они даже не нагрелись, Любомысл, – изумленно сказал он. – Холодные!.. – Потом заглянул в печное устье: – А кувшина-то и в помине нет, выгорел весь.- Как ты это понял, Любомысл, – тихо спросил Велислав. – Знал?- Нет, не знал. Сначала предположил: знаете, бывает такое – как озарение на тебя находит. А потом кое-что из прочитанного начал понимать. Это даже уже не аласунская магия, это гораздо страшнее и старее. Это Вход в Мир Древних. Уничтожить его невозможно – этот вход… Вот я эти листы и решил к себе в суму спрятать. Пусть уж они у меня пока побудут, так спокойнее. А потом пусть более знающие чем я решат, что с ЭТИМ делать. Только, думаю, таких не найдется. Это не людское дело. Тут кто-то посильнее наших волхвов нужен. Это дело тех, кого мы чтим и кому поклоняемся.Что сказал старик, дошло не сразу. Потом поняли – это дело богов, пусть они решают, как поступить с черным пергаментом. Только как Любомысл собрался передать им эти листы? Богов-то никто не видел. Это волхвы могут с ними беседовать, да советы у них спрашивать. А что простой человек может? Да ничего! Только если принести жертву. Что люди и делали. Или дать что-нибудь особо ценное наиболее почитаемому…Прозор прокашлялся:- Любомысл, ты конечно человек знающий и в грамоте весьма силен. Знаешь что, если сможешь – проясни нам все, до чего ты додумался. Мы тоже понять хотим. Кое-что до меня дошло, но не все. Поясни – если сможешь.- Хорошо, – кивнул старик. – Постарайтесь понять. Хотя я и сам вроде бы все как через пень в колоду понимаю! Ну так вот: – Милован, когда пальцы складывал, сделал знак Киш: там аласунскими письменами так написано. Он разрушает все преграды и открывает врата Предельных Сфер. А призвал он Элигора – это красный человек с железной короной на голове. Хорошо, что заклинания произнесены не были. Там на пергаменте еще колдовские слова начертаны. Заклинания… Элигору подчиняются войны и раздоры.- Слушай, Любомысл, – перебил Велислав, – а как же наши боги? Ведь то, с чем мы сейчас столкнулись… Ведь про это никто не слышал: про этих древних!- Думаю, что наши боги – это как раз и есть Старшие Владыки, которые заперли Древних вне миров. В этой рукописи про них написано – про Старших Владык, в самом начале. Мы же не можем знать всего – не дано этого людям. Думаю, что маг при помощи этой рукописи призывал к себе Древних. А может, что и еще похуже хотел сотворить. Конечно, никто не знает, кто этот маг, что с ним стало, и откуда вообще он эти листы взял. Думаю, добром он не кончил. Но, то, что мы пока живем и даже вроде бы здравствуем – я имею в виду вообще всех живущих людей – говорит о том, что ворота в Другой Мир пока закрыты. До поры до времени. Ну и хорошо, – скупо улыбнулся Любомысл. – Я хочу спрятать этот пергамент так, чтобы его никто никогда не нашел. Думаю, уничтожить его невозможно и ни у кого это не получится. И попались они Борко не просто так. Он же сам сказал, его притягивал к себе кувшин, в котором листы лежали. Не Борко, так кто-нибудь другой все равно бы их нашел: и тогда вообще неизвестно, что бы началось. Остается только гадать. Вот – смотрите!Любомысл достал нож и попытался разрезать свиток на две части. Ничего не вышло: нож прошел сквозь черные листы как сквозь воздух и даже не оставил на них никаких следов. Совсем никаких… Нож просто разрезал пергамент будто воду, – которую, как известно, резать и бесполезно, и невозможно: она сразу затягивается и место разреза никогда не увидишь. То же самое воздух. Вода есть вода, воздух есть воздух. И тут получилось так же: клинок просто беззвучно проходил сквозь черные листы, как ни кромсал их Любомысл.- Видели? Вот так-то! Все бесполезно! Что-либо сделать с этим пергаментом нельзя. И вообще, я думаю это не пергамент. – После этих слов Любомысл опять завернул листы в холстину и уложил на дно сумы. – Потом придумаем – как с ними лучше поступить. Давайте-ка лучше продолжим ужин.С этими словами старик положил в миску чуток соленых груздей. Дружинники последовали его примеру: надо доедать то, что стояло на столе – а то когда еще придется поесть? Слишком уж много чудес выпало в последние часы. Какое-то время стояла тишина – венды размышляли над увиденным и услышанным.- Дядька Любомысл, а что такое – предельные сферы, – спросил Добромил. – Я никогда не слышал такого слова: сфера. Что это такое?- Это означает как бы небо, или иной воздушный мир. Он называется сфера. Допустим, мы же говорим на небесах, или, к примеру, седьмое небо, – последовал незамедлительный ответ. – Сфера это по-румийски.- А кто такие дикие псы? – спросил Прозор. – Ну, дикие – это понятно, а кто такие псы?- Не знаю, Прозор, – честно признался Любомысл. – Но попробую ответить: у вестфолдингов, в их Пекле, хотя там у них совсем не жарко, а даже скорее наоборот – вечный лед и небывалый холод, обитают страшные чудовища. Их называют Гармы. Вот эти Гармы вроде бы еще именуются адские псы. Ад – это такое место у разных народов – вроде нашего пекла. Там грешники наказание отбывают. В общем, вестфолдинги иногда ругаются так: чтоб тебя Гарм – адский пес пожрал. Так что Дикие Псы, про которых речь ведется в этих листах – наверное, какие-нибудь страшные звери. Что еще может быть? – пожал плечами старик.- А вот в нашем роду, у рысей, есть такая сказка. Прозор, ты из другого рода знать не можешь, и поэтому спрашиваешь, – сказал Велислав – Мне ее моя бабушка рассказывала. Слушайте: «Говорят, что когда-то, очень-очень давно, мир был единым, пока не случилась битва между добрыми и злыми богами. И когда злых богов повергли на землю, то земля раскололась на несколько миров или земель. На каждой земле осталось что-то от прежнего, общего мира, но не всё: многое просто исчезло и сейчас живет где-то в ином мире. То что ушло, то забылось, исчезло из памяти людей. Вот и псы после битвы остались в какой-то другой земле. Пес, – говорила бабушка, – он очень похож на волка, но только больше, добрее, и очень предан людям. Пес всегда незаменимый помощник человеку в охоте и в иных делах. И еще он очень большой друг… И когда-то, когда земля была едина, у каждого человека был свой пес, или собака – иначе их еще называли собаками. И вроде когда-то жил такой Огненный Бог: Крылатый Пес. Его звали Семаргл. Он тоже после этой битвы ушел в другую землю и за ним ушли все псы. Ведь они его слуги и не бросили своего владыку…» Вот какую сказку я слышал в детстве. Интересная, да?- Очень! – с восторгом отозвался Добромил. – Вот бы мне пса увидеть, или еще лучше – заиметь! Знаешь, сколько я не пытался приучить кошку меня слушать, не хочет и все! Тяжело с ней. Только и умеет, что лапкой трогать, когда ей что-то надо, да мяукает. А так, здорово – большой волк! У нас же что волк, что лиса – почти одно и тоже, только волк чуть больше. Интересно насколько пес больше волка?- У нас тоже похожие сказки, есть, – отозвался Прозор, – действительно говорят, что земля раньше была всего лишь одна… Хотя кто знает? Ведь других-то земель никто не видел, про них ничего не известно. Если только из преданий. Но про псов я точно ничего не слышал. А интересно их посмотреть, – тут Добромил прав. Говоришь, Велислав, как большие волки? А окрас у них такой же?- Не знаю, Прозор, не знаю, – вздохнул Велислав, – люди, они много чего говорят. А вот, к примеру, что именно сегодня на Гнилой Топи произошло? А? Знаете, что по преданию, именно тут когда-то упал с небес предводитель недобрых богов. Вы про это слышали?- Слышали, слышали, – в один голос отозвались Борко и Милован. – Про это все венды с детства знают.Прозор дополнил:- Именно на этом месте он под землю ушел. Ты прав, Велислав. С небес упало пылающее облако, когда злое божество проиграло битву и прошло сквозь землю. А потом и появилось это болото. Говорят, что еще где-то есть такие же недобрые топи. Но не знаю, чего не видел – того не видел. А на наше болото я как-то сдуру зашел один раз… еле выбрался.- А что так? – ехидно спросил Любомысл. – Охотник ты известный, что для тебя какое-то болото? Иль тебя не предупреждал никто, что нечего туда шастать? Заказано это.- Да конечно предупреждали! У нас, в роду, это место всегда запретно. Тут ты прав. С детства всех вендов учат, чтоб никто никогда туда не совался. Да вот вишь, интересно мне стало, ну я и забрел не подумавши.- А что там, Прозор? – полюбопытствовал Борко. – Что там такого, что туда никому хода нет? Ну, по доброй воле не пойти – это понятно. Но ведь всякое бывает, можно и невольно там оказаться. А то я как-то тоже собрался глянуть, что это за местечко такое – мерзостное. Да как-то не получилось – то одно, то другое.- Вот именно, что мерзостное! Это ты верно подметил, – кивнул Прозор. – Мало того, что там дух болотный сильней, чем на других топях, где я ходил. Так он просто с ног сшибает если вздохнешь поглубже! Он не такой. Не наш что ли…. А еще, чтоб вы знали, там мертвяки ходят…