Гниль - [2]

— А, я ведь не шутил про зэков, — сказал Семёныч поёживаясь и поплотнее запахивая рабочую куртку.

— Прекращай уже грузить мозг, товарищ. Не наше дело, куда едет картошка и что тут вообще происходит. Нам за квартиру платить и женушкам отстёгивать на алименты, вот и всё, что тебя должно заботить. А зэки, к чёрту зэков. Мне вообще не нравится эта картошка. И бесплатно бы такую есть не стал.

Напарник молчал, пока миновали лес и выходили к точке, в которой их должен был подобрать выделенный фирмой автобус.

— И всё же мне как-то тревожно Тимофеич, не спокойно мне, уж очень не спокойно, — почти не слышно сказал мужчина, за что получил дружеский хлопок по плечу и ироничное высказывание.

— Попей-ка лучше вместе со своим мурзатым Васькой на пару валерьянки глядишь — и все твои волнения мигом утрясутся.

— А ну тебя, — отмахнулся мужчина. Подул ветер, дыша ночной прохладой, а издали затарахтел приближающийся автобус.

* * *

Подвал в подростковой трудколонии был большой, точно самолётный ангар и практически доверху был забит картофелем. Внутри воняло пылью, затхлостью и чуток гнилью, которая всегда усиливалась, когда дюжие холода сменялись оттепелью.

Лампочки на потолке в подвале закрученные в корявых, покрытых паутиной и дохлой мошкарой плафонах то и дело беспричинно мигали в самый неподходящий момент, а то и вовсе свет вырубался ни с того ни с сего и седому тощему мужику с пропитым носом приходилось на ощупь добираться к лестнице, которую он тоже не любил из-за неровных крутых бетонных степеней, куда отчаянно не хотели становиться его дрожащие ноги: так вот, в самом верху лестницы, на площадке располагался рубильник. К рубильнику же и направлялся старый Вася Трещоткин, завхоз и по-совместительству кладовщик, когда его друг Медведев отправлялся в очередной запой.

Наладить свет в подвале мог только приходящий раз в месяц электрик. Мужик вёрткий и толстый, как маленький колобок, избегающий лишний раз повернуться и что-то сделать своими руками, как чумки. Но, электрику до абсурда везло, золотые руки мужчины знали, как и что подкрутить, чтобы всё временно заработало, потому что потом, с его уходом, как назло действовал закон подлости: все неисправности вскоре становились на свои места.

В этот раз свет в подвале снова барахлил и как ни дёргал рубильник Василий, всё было без толку, свет не загорался.

Он собрался, было пойти наверх в свой кабинет за огарком свечи, в фонарике давно сели батарейки, да вспомнил, что в кармане есть зажигалка, поэтому решил вернуться в подвал.

На улице было темно, заканчивался февраль и сквозь открытый проем, ведущий наверх двери дуло сыростью. От промозглого воздуха ему хотелось поёжиться, да спрятаться куда-нибудь, где тепло, но Василий опасался закрыть дверь, и лишиться хоть серого и слабого, но источника света.

Он спустился вниз, щёлкнул зажигалкой и звонко брякнул носком ботинка по спинкам дырявых металлических вёдер, в которые собирался тащить наверх картошку.

Василий углубился в проём, минуя мешки с картошкой — и смачно выругался, когда дверь наверху с лязгом захлопнулась.

Трещоткин вновь щелкнул зажигалкой, сверяясь со своим местонахождением. Затем он стал накладывать картошку в ведро и ощутил зловонный душок, то ли гнили, то ли разложения. Крыса что-ли снова окочурилась, а?

* * *

В конце минувшей недели Медведев сам лично брал у него крысиного яда и всё докучал жалобами, что привезённая в конце января, та самая крупная и удивительно дешёвая картошка сильно погнила. А теперь вот Трещоткин сам ощутил этот смердящий дух разложения.

Видимо всё дело в минувших январских холодах, когда температура целый месяц держалась на отметке минус сорок. Тут уж, как ни накрывай картофель, как не утепляй дверь, все без толку. От диких холодов даже глубокий подвал не спасал.

Василий услышал шорох. Неужели в подвале действительно завелась крыса? Он снова щёлкнул зажигалкой, тщательно осветив всё вокруг — и стал накладывать картошку.

Сюда бы сейчас того толстого серого кота, что любил лениво сидеть на перилах и зычным мяуканьем выпрашивать, что поесть, обитая около кухонного блока.

Когда он наполнил картофелем два ведра из шести, то снова послышался шорох — и что-то мягко покатилось по полу.

Наверное, это сполз мешок с картошкой и из дырок в сетке покатились на деревянный пол клубни. Но, на этот раз шорох был ближе и вызывал у завхоза непонятную тревогу.

Трещоткин снова щёлкнул зажигалкой и никого не увидел. Только скрипнула под порывом ветра дверь на верху. Затем ветер сильно хлопнул дверью и практически закрыл её, усиливая вокруг и без того чернильно-чёрную темноту.

Завхоз наполнил картошкой почти все вёдра на ощупь в полной темноте, когда его рука в матерчатых перчатках коснулась чего-то мягкого — это что-то хлопнуло, точно взорвалось.

— Фу, мерзость, гнилой клубень, етить-колотить, попался! — Мужчина хотел разжать пальцы и выпустить клубень, как снова с лязгом хлопнула дверь наверху.

Его носа коснулось отменно-ядрённое зловоние, мужчина тут же скривился и выругался сквозь стиснутые зубы.

Неожиданно замигал и включился таки свет. Василий зажмурил привыкшие к темноте глаза, а когда открыл их, то мельком периферийным зрением увидел, как что-то сплющенное коричневое с крапинками чёрного цвета, точно жгутом обвило его руку и плюхнуло на лицо, обжигая своими выделениями точно кислотой.