Гнездо над крыльцом - [3]
Городов таких, конечно, не было и не будет, но улицы, заасфальтированные до последнего сантиметра так, что и спичку воткнуть некуда, есть. И много лет растет на одной из них кустик одуванчика. Когда-то у самой стены каменного дома коротконогий богатырь-шампиньон, насидевшись под землей, выломал в двойном слое асфальта небольшую, в пятак, дырку, в которую занесло ветром травяное семечко. Растет, цветет. Весной прилетает на его цветы пестрая бабочка, дети срывают пушистые шарики. Иногда ради порядка и чистоты его срубают под корень лопатой, но он, как ни в чем не бывало, отрастает снова и радует своей простенькой красотой.
Основы экологии можно изучать на любой городской, а тем более сельской улице в любое время года. Из окна городского дома можно подсмотреть интересные и забавные сценки из птичьей жизни, не опасаясь помешать своим любопытством даже самым осторожным воронам. Наблюдая за животными в городе, можно сделать настоящее открытие, узнать о таких их способностях и повадках, которые не проявляются среди дикой природы. Именно на одной из городских улиц удалось установить, что красивая, звучная флейта иволги вовсе не песня семейного самца: с еще большим чувством свистят и самки, и тем же свистом прощается с родиной новое поколение.
После февраля зима, какой бы хорошей она ни была, начинает надоедать, и мы с нарастающим нетерпением считаем, сколько светлых минут прибавляет день, ищем в погоде и птичьей жизни приметы весенних перемен, радуемся капели и первым ручейкам, леденцам на кленовых ветках. Но пока не запоет у оставленного с прошлого года домика первый скворец, нет полной уверенности в том, что весна близко. Всплескивая крыльями, повторяет песни своих летних соседей блестяще-черный пересмешник, озорно и заливисто присвистывая при этом, как бы убеждая нас, что весну он уже видел и прилетел сюда ее посыльным с сообщением, что на днях сама будет.
Конечно, поющий скворец лишь подтверждает очевидность уже начавшейся смены сезонов: всему свое время. А зимой? В январе, в приветливый, солнечный день или морозной ночью, слыша его песню, мы испытываем сострадание к смелой птице, восхищаемся ее вызовом стихии и выносливостью, но никому и в голову не придет сказать, что раз скворцы запели, скоро зиме конец. Птицы — те же, голоса — те же, да обстановка не та, не та и удаль.
Там, где скворцы зимуют издавна, где зимы больше похожи на остановившуюся осень, никого не удивляет их пение в совершенно непесенное время. Но и в наших краях, где привыкли считать скворца птицей весенней, было подряд несколько зим, когда, припеваючи, доживали до весенних дней не случайные, потерявшиеся одиночки, а большие стаи.
Примерно лет через десять после того, как стали зимовать в Подворонежье грачи, в бесснежье 1968/69 года, пришла неожиданная новость: в большом селе у Хреновского бора до конца февраля жил скворец. Птица нисколько не тяготилась своим одиночеством, была бодра, независима, каждое утро появлялась у ворот коровника раньше голубей и галок. А где ночевала, никто не знал. Однако заметили, что в сильную метель отсиживалась в старом скворечнике, и даже пела. Очень хотелось поехать и посмотреть на живого скворца зимой, но пока собирался, он исчез. Дело шло к весне, день прибавлял себе уже четвертый час, и не верилось, что птица, пережив суровую полночь года, стала жертвой стихии.
А на следующую зиму скворцы появились в центре Воронежа. Небольшая стайка из одиннадцати птиц облюбовала больничный двор. Мороз градусов двадцать, снег под ногами скрипит, а черно-рябые пересмешники ведут себя так, словно март заканчивается. Ссорятся друг с другом беззлобно, поют вполголоса, иногда по очереди заглядывают в единственный в том дворе скворечник. Эта ватажка во многих вселяла если не уверенность, то надежду, что все оставшееся у зимы в запасе уже не страшно не только нам, живущим в теплых квартирах, но и тем, у кого вместо крыши холодное небо. Меня же больше всего занимал вопрос о том, чем кормятся скворцы и доживут ли до весны, и откуда явились они в город в середине зимы, если осенью улетели все поголовно.
А дальше — больше. Зимовка одиночек и маленьких стаек перестала привлекать внимание, пока на десятый день 1975 года не произошло настоящее событие: на большой воробьиной ночевке под вечер появилась четырехсотенная стая скворцов. Тысяч десять домовых воробьев ежевечерне прилетали на высокие тополя, стоявшие на главной улице у большого магазина, окна которого светились всю ночь. Каким-то образом это место обнаружили и скворцы, видимо, оценив его как самое безопасное, хотя именно здесь каждую ночь жизнь нескольких воробушков обрывалась в когтях жившей неподалеку неясыти.
Скворцы прилетали к магазину позднее, когда скандальное воробьиное племя было уже в сборе и делило места на ветках. Птицы летели небольшими группами с разных сторон, кто где кормился днем, и, не обижая хозяев, тоже устраивались на ветках. Но несколько десятков их рассаживались по карнизам и пилястрам фасада. Утихал воробьиный гам, безлюдела к ночи улица, гасли фонари, и все явственнее слышалось пение невидимых пересмешников.
